В этом и есть удивительная режиссёрская сила — бережно и с уважением относиться к своим комичным, сложным, грустным, дерзким персонажам.
«Кэт» стоит смотреть лишь двум категориям зрителей — отчаянным поклонникам режиссёра и фанатам челленджей на большом экране. Вроде бы напрашивается подтекст, но его попросту нет.
«Бойся темноты» очень хочет казаться — отменным триллером, завораживающей сказкой, наконец, фантастикой о потаённых страхах рода человеческого. Но казаться — не значит быть.
Как сказал главный герой этой комедии, быстро, дёшево и не позорно.
Поклонникам джалло в целом и Ардженто в частности, а также любителям картин, к которым трудно применять критерии хорошего вкуса, точно не стоит проходить мимо. Подобные штучные вещицы до российского проката добираются преступно редко.
Тот редкий фильм, который наверняка приятно заденет и подростков, и детей. В конце концов, все мы были детками, но далеко не все по-настоящему повзрослели, как Саша.
Так обнажить прогнившую российскую систему детско-родительских отношений пока никто из режиссёров нашей страны не сумел.
Для комедии здесь не хватает юмора, а для драмы — эмоций и контрастов. На классический ромком «В ритме ча-ча-ча» тоже не тянет — многообещающий роман оказывается обманкой и заканчивается, так и не начавшись. Идею с инклюзивностью и проблемами матерей-одиночек Купер тоже не дожал.
В оригинале картина озаглавлена просто «Мир» (Un monde), и это название непрозрачно намекает на обобщение: любая школа — микромодель того общества, в котором выпускникам придётся жить потом.
Фильм исследует тему наследия, ПТСР целого социума — область, за которую мало кто из кинематографистов берётся в принципе.
На бегу такое кино не посмотришь, хотя главному герою и приходится всё время бежать.
Это выход из зоны комфорта, да ещё и требующий большой эмоциональной работы. Удивительным образом картина Фольмана в критике современных музеев, связанных с холокостом, близка документальному «Аустерлицу» Сергея Лозницы.
Гаррель как будто стесняется таких попыток найти выразительный киноязык, тут же даёт задний ход, проваливаясь в скучающее разговорное кино.
Соколов второй фильм ходит вокруг да около «каннибализма поколений», описывая, как отцы и матери мордуют потомков свинцовыми установками «где родился, там и пригодился», «сама виновата», «подрастёшь — спасибо скажешь».
В своём лучшем фильме Франко пишет портрет уставшего человека в тонах лилового заката. По тому же Камю, Нил принимает безразличную абсурдность каждого прожитого момента.
История о мести, прощении и всеобщем молчании для Григорьева второстепенна. Он задаётся вопросом, откуда всё это пошло, как здесь сложились такие порядки.
Даже если тема взросления и насильственное присвоение амбиций родителей их детям — не то, ради чего вы захотите отправиться в кино, то отдельно стоит упомянуть чудаковатое аниматронное существо, которое вылупляется из огромного яйца. Пугающее и притягательное одновременно, при всём своём безобразии оно способно вызвать и жалость, и даже любовь.
Абсолютная безжалостность — как к государственным системам регулирования транспорта, так и к водителям, сотрудникам и инвесторам — главная черта авторитарного диктатора Каланика, который при любом удобном случае готов выйти на тропу войны.
Из фильма в фильм у режиссёра незаметные люди в поисках своей правды уподобляются персонажам сказок «Тысячи и одной ночи», где невольник судьбы ныряет на дно за сверкнувшим среди вод слитком истины. Но шутка джинна в том, что сокровище спрятано в ветвях дерева, отражающегося в реке. А раб всё входит в быстрые воды.
По ходу сюжета, в целом довольно призрачного и не наполненного большим количеством событий, каждого из главных героев ждёт своё столкновение с обратной стороной авиаромантики.
Иронично, что Стивен Содерберг — один из главных американских постановщиков, который несколько лет делает контент для стриминга — обращает внимание зрителей на губительное воздействие технологий.
Это отвязная, яркая и многогранная история, которая пытается не перекроить прошлое, но пролить свет на некоторые его белые пятна.
В нужных руках и при должной редактуре с таким материалом мог бы получиться молчаливый триллер без суеты и лишних движений о том, что настоящие герои — люди на местах, решающие малые подвиги, пока правители заседают в дворцовых кабинетах.
Незамысловатый, но жизнеутверждающий финал призывает потерять то, что страшно потерять.
Одри Диван сумела ретранслировать в картине и собственную боль, и персональный опыт, при этом дав голос новому поколению.
