Можно поругать фильм за наивность — сюжет незамысловатый, актёры будто и не стараются играть. Но картине про последнее лето детства и полагается быть чуточку наивной. Кроме того, прощание с личной эпохой зарифмовано с гибелью кумира, с распадом большой страны, которой осталось меньше двух лет.
Зрелище очень правдивое и реалистичное — без прикрас. Поэтому и оторваться невозможно.
Под чутким женским взглядом Мари Кройцер, благодаря операторским рукам Юдит Кауфман и выразительной игре Вики Крипс новое экранное прочтение Елизаветы Баварской получилось в наивысшей степени эмпатичным, честным и освобождающим событием.
При должной авторской смелости история Элизы могла бы остаться необременённой словами: последующие рассуждения о контемпорари-свободе и громоздкие сравнения отмеченного травмой человеческого тела, например, с машиной (если не пользоваться — быстро заржавеет) её обесценивают.
Общий контекст легко считывается: если ты регион, то заткни рот, плати дань и не возмущайся — Москва сильнее, придёт и всё отберёт.
Это кино без моральных наставлений и осуждений, наглядно демонстрирующее оцепенение и горе простых людей, переживающих боль утраты.
Пак Чхан-ук — режиссёр удивительный и изобретательный, которому легко покоряются и жестокость, и насилие, и страсть, и нежность на экране. «Решение уйти» в фильмографии корейского мастера, возможно, один из самых сдержанных фильмов, но красота и оригинальность визуального ряда и монтажного озорства обезоруживают.
Библейскую ауру, конечно, сулит хотя бы одно название, но «Голиаф» при этом не впадает в транс притчи. Эпиграф из «Государя» Макиавелли — о том, что зло должно быть таким, чтобы противник уже не встал на ноги, — настраивает на философский лад, а власть предлагает трактовать максимально широко.
В этом и есть удивительная режиссёрская сила — бережно и с уважением относиться к своим комичным, сложным, грустным, дерзким персонажам.
«Кэт» стоит смотреть лишь двум категориям зрителей — отчаянным поклонникам режиссёра и фанатам челленджей на большом экране. Вроде бы напрашивается подтекст, но его попросту нет.
«Бойся темноты» очень хочет казаться — отменным триллером, завораживающей сказкой, наконец, фантастикой о потаённых страхах рода человеческого. Но казаться — не значит быть.
Как сказал главный герой этой комедии, быстро, дёшево и не позорно.
Поклонникам джалло в целом и Ардженто в частности, а также любителям картин, к которым трудно применять критерии хорошего вкуса, точно не стоит проходить мимо. Подобные штучные вещицы до российского проката добираются преступно редко.
Тот редкий фильм, который наверняка приятно заденет и подростков, и детей. В конце концов, все мы были детками, но далеко не все по-настоящему повзрослели, как Саша.
Так обнажить прогнившую российскую систему детско-родительских отношений пока никто из режиссёров нашей страны не сумел.
Для комедии здесь не хватает юмора, а для драмы — эмоций и контрастов. На классический ромком «В ритме ча-ча-ча» тоже не тянет — многообещающий роман оказывается обманкой и заканчивается, так и не начавшись. Идею с инклюзивностью и проблемами матерей-одиночек Купер тоже не дожал.
В оригинале картина озаглавлена просто «Мир» (Un monde), и это название непрозрачно намекает на обобщение: любая школа — микромодель того общества, в котором выпускникам придётся жить потом.
Фильм исследует тему наследия, ПТСР целого социума — область, за которую мало кто из кинематографистов берётся в принципе.
На бегу такое кино не посмотришь, хотя главному герою и приходится всё время бежать.
Это выход из зоны комфорта, да ещё и требующий большой эмоциональной работы. Удивительным образом картина Фольмана в критике современных музеев, связанных с холокостом, близка документальному «Аустерлицу» Сергея Лозницы.
Гаррель как будто стесняется таких попыток найти выразительный киноязык, тут же даёт задний ход, проваливаясь в скучающее разговорное кино.
Соколов второй фильм ходит вокруг да около «каннибализма поколений», описывая, как отцы и матери мордуют потомков свинцовыми установками «где родился, там и пригодился», «сама виновата», «подрастёшь — спасибо скажешь».
В своём лучшем фильме Франко пишет портрет уставшего человека в тонах лилового заката. По тому же Камю, Нил принимает безразличную абсурдность каждого прожитого момента.
История о мести, прощении и всеобщем молчании для Григорьева второстепенна. Он задаётся вопросом, откуда всё это пошло, как здесь сложились такие порядки.
Даже если тема взросления и насильственное присвоение амбиций родителей их детям — не то, ради чего вы захотите отправиться в кино, то отдельно стоит упомянуть чудаковатое аниматронное существо, которое вылупляется из огромного яйца. Пугающее и притягательное одновременно, при всём своём безобразии оно способно вызвать и жалость, и даже любовь.
