Очевидно, что в этом фильме, пересказывающем древнюю историю об Агамемноне, который убил не того оленя, и его дочери, которая искупила грехи отца на костре, есть целый спектр чрезвычайно актуальных вопросов. Более того, автор за них не прячется, а дает довольно категоричные и неприятные ответы
Иствуд занят реконструкцией событий, интерпретирует только выводы, а они предсказуемо завиральные — все для фронта, все для победы. Где пролегает линия этого фронта и кто с кем и за что борется? Явно не за западные ценности, тут так называемый гуманизм Иствуда очевидно нуждается в апдейте.
Слабы даже лучшие из нас, сверхлюдей не существует — об этом была и «Нефть», где играл тот же Дэй-Льюис, но если та картина была масштабной трагедией о гордыне и том, к чему она приводит, то «Призрачная нить» — интимное произведение, работающее с более тонкими материями.
Одно из самых актуальных высказываний о современности, а именно — об иллюзорности выбора, правом на который так кичится наша эпоха.
The Harder They Come стал культовым, потому что до последней неосушенной слезы был правдив.
Лелуш откровенно смеётся не над самими проблемами, а над дискурсом, который выстраивается вокруг них. Отсюда в сюжете и однополые, и смешанные браки, культурный диссонанс между иммигрантами и аборигенами, феминизм, коррупция, аполитизм — киноконструкт из готовых ситуаций, на которые нанизаны смыслы.
Происходит нечто удивительное: мелкие страстишки (что может быть банальней адюльтера?) неискушённых и не особенно привлекательных людей, маленьких обывателей, вдруг приобретают ещё одно измерение и вырастают до масштаба высокой драмы.
Автор «Небраски», «На обочине» и «Потомков» смеётся над повседневными проблемами человечества на новом, в прямом смысле слова — фантастическом, уровне.
МакДона, будучи, конечно, прекрасным режиссёром, но сценаристом-то просто выдающимся, реплика за репликой, стежок за стежком зашивает дюжину героев в твёрдый клубок, а затем берёт за нитку и бросает в воздух — клубок разматывается за несколько секунд — зритель в катарсисе, зритель рыдает.
Сильнейшая штука. И удивительно точный антропологический портрет человека как вида в целом. Герои «Криминального чтива» являют собой уникальное, великолепное зрелище. Суперобразцы!
В отличие от коллег, Ханеке слезам не верит. Прекрасная новость: гуманизм мёртв, и погубило его наивное самолюбование адептов. Приговор вынесен: виновны. Поплатятся все, просто некоторые ещё наивно полагают, что их минёт чаша сия.
Ианнуччи явно хочет показать, что по своей сути борьба за власть, тоталитаризм одинаковы во всём мире, отличаются они лишь культурно-историческими особенностями отдельно взятого региона и логикой эпохи.
Паддингтон не плюшевый, он живой, и больно ему так же, как людям. К тому же ему всегда нелегко — адаптироваться, искать своё место, защищаться. Такой уж у него характер (и медвежья моторика), что он вечно вляпывается в неприятности. Но как любое бескомпромиссное добро, каким-то чудом в итоге выберется.
Час, в который колокол прозвонил по целой империи, внезапно по капризу Райта превратился в пятиминутку добра, в карикатуру из «Симплициссимуса», в анекдот про то, как Уинстон Черчилль ходил в народ и до ветру.
В определённом смысле «Мешок без дна» это чистый фэшн. Фэшн никогда не ставит цели создать что-то новое. Он всегда inspired by. Он берёт все лучшее, созданное человечеством, от Врубеля до Триера, от Билибина до Кунса, от Островского до Акутагавы — и щедро посыпает бриллиантами. Можно сказать, что это буржуазно и пошло, а можно — что красиво.
Грустная правда заключается в том, что, как и большинство режиссёров-имажинистов, автор «Хеллбоя» и «Лабиринта фавна» превратился с годами в декоратора, которому антураж важнее смыслов.
Это вполне традиционная картина, в ней нет ничего от видеоарта, следы которого были видны ещё в «Голоде». Фильм обращен ко всем и понятен всем, несмотря на то, что довольно долго длится.
Режиссёр ставит сложные вопросы, связанные со способностью человека страдать за свою веру и убеждения и способностью человека наносить другому отчаянные удары. Душа человеческая — это поле, на которое смотрит Бог, но какой Он ответ даёт? Ответ — молчание, и мы сами должны решить, чего мы хотим от этого мира.
Восьмой фильм Квентина Тарантино предельно важен, потому что подводит черту под его экспериментами со спагетти-вестернами и делает это блестяще.
Тема сакральности собственной самости, красной строкой проходящая через весь фильм, вопреки намерениям режиссёра, оказывается разменной монетой в идеологическом торге. Всё, что моё — моё, а всё, что твоё — предмет переговоров. Такой вот архаичный эгоизм, почему-то объявленный новой искренностью.
Памфлет, подтрунивающий над сугубо интеллектуальным подходом к жизни. Высмеивание дорогих сердцу каждого приличного человека имён — Фрейда, Ницше, Маркса, Лакана и Деррида, — оказывается у Поттер клише похуже колонок «прошу слова» в газете «Либерасьон» от живых классиков социалистической доктрины, типа Бернара Анри-Леви.
Теперь очевидно: Джей Джей Абрамс отвечал в перезапуске культового проекта за рельсы, а поезд, который по ним пойдёт, построил именно Райан Джонсон. Перед нами новое явление, с которым пора бы начать считаться в отрыве от исторической памяти.
Метафорическое противостояния человека и системы, хоть и разыгранное как остросюжетный боевик с полным «обвесом», со всей подручной амуницией — погонями, перестрелками, взрывами и сценами рукопашного боя, — в целом важнее и понятнее зрителю, нежели жанровый флёр. Этим и бесценна «Первая кровь» — тоталитарной машине можно и нужно дать отпор.
Гуманизм с лёгким оттенком анархо-социализма — это очень благородно и правильно. Другой вопрос — может ли хоть сколько-нибудь увлечь картина с подобным синопсисом, построенная, к тому же, на «постоянных мотивах», повторяющихся из фильма в фильм, и специфическом чувстве юмора, которое вроде бы есть, но от него никогда не бывает смешно.
Этот фильм, похожий на журчание горной реки, с первых минут погружает нас в мир запретов, ритуалов, длящихся веками процессов, вроде изготовления домашнего вина, и доминирующей над людьми и их страстями природы.
