Поэтическое высказывание в духе русского космизма о земле, жизни и смерти
Пожалуй, это первый фильм Сергея Дворцевого, в котором его уникальное авторское видение находит полноценный образ, соответствующий и сути его режиссуры, и невыразимости пребывания человека на этой земле.
«Золотая перчатка» ни в коем случае не пастиш и не социальная критика, скорее апроприация. Акин ностальгирует по чужому прошлому, которое ему ближе общего всеевропейского настоящего.
Претенциозный по форме — импрессионистская кинопоэма — и одновременно робкий, даже как будто извиняющийся по тону, «Мальчик русский» именно что про нашу молодёжь вообще.
К характерной для Озона критике буржуазии, социального класса, к которому принадлежит режиссёр, здесь добавился откровенный антиклерикализм. То есть новая картина — высказывание антисистемное, по духу совпадающее с настроениями, царящими в сегодняшней Франции.
Разумеется, никакой конъюнктуры в «Девочке» нет. Да и обвинять каждый фильм на общественно значимую тему в стяжательстве было бы именно что пошлостью. Но смутное чувство творящейся на экране позитивной дискриминации всё равно не отпускает.
В этом суть большинства гангстерских историй — в смелости и дерзости осознанного пренебрежения к нормам и предвидении неизбежного финала. Но можно нарушать его с интуитивной, природной дерзостью неуча. И оказывается, что на экране она, как чистый талант, завораживает ещё больше.
«Русский бес» — отчасти фильм-откровение, симбиоз саморефлексии и того, что сердцу дорого и душе.
Такие фильмы принято называть crowd pleaser — в нём есть всё, чтобы потрафить публике, но получился он в основном благодаря актёрам, которые вытягивают примитивный сценарий, полный простых решений и заимствований.
Фильм, претендующий исключительно на решение своей узкой — пусть и такой кровавой для многих людей — задачи, как и всякое толковое расследование, вышел за её рамки и многое объяснил в психологии не только наркоманов, но и в принципе «красивых мальчиков».
Вряд ли правильно будет пенять Шьямалану, что он, мол, морально устарел, опять делая из комикса психодраму. Он не психодраму сочиняет, он дописывает начатый «Неуязвимым» апокриф, где вокруг избранного уже столпились последователи, свидетели, противники и сектанты.
Проблема «Стекла» не в том, что режиссёр не продумал, как за 19 лет изменились его персонажи, а в том, что не заметил, как за это время изменился мир.
«Наше время» — сумма предыдущих наработок режиссёра, поставленных на службу истории, психологизму, впервые выведенному им на первый план и столь подробно проработанному, самый зрелый его фильм
Перед нами — дистиллят романтического фильма для всех, у кого не выветрилась из головы повышенная интеллектуальная плотность студенчества.
Это вообще кино без героя. Баския тут — повод тряхнуть стариной, вспомнить молодость.
«Крид 2» — невнятное и плоское кино, добросовестная энциклопедия штампов спортивной драмы.
Ничего кощунственного в «Празднике» нет. Вряд ли неубедительная игра актёров, особенно младшего поколения, а также очевидная вялость интриги может расцениваться как преступление против человечества.
Мы, глядя из будущего, понимаем, как наивны американские мечты героини. Поколение «Пепси» выбрало свободу, но только не очень хорошо её себе представляло — и не знало, что свобода необязательно выберет их самих. В последних кадрах нам напомнят, что история движется по кругу.
Эпическое травести юношеских приключенческих романов — Жюля Верна и Роберта Стивенсона — в романтичный и жестокий постгендерный либидинальный манифест.
Это раздутая, почти невыносимая исповедь на два с половиной часа и принятие того, что спасение невозможно. Для кого угодно ещё это было бы чересчур, но именно поэтому Ларс фон Триер — не кто угодно.
Стремление разобраться в цитатах картины — утопия. Лучше сразу оставить эти попытки и воспринимать картину как сплошной кинопоток образов и смыслов — автоматическое письмо, предполагающее отнюдь не только интеллектуальную связь автора и аудитории.
Чувство меры и сознательный отказ от «художественного высказывания» — главное достоинство фильма, за которое можно простить и наивность мизансцены, и местами слабую актёрскую игру, да много чего ещё. «Спитак» — кино растерянности, обрушивающейся на нас, когда жизнь сломалась.
Это классический Панахи, какого мы давно не видели, — тот, который ищет дух сообщества, в больших городах уже, кажется, утерянный.
Пропагандой либеральных ценностей во «Вдовах» и не пахнет. Это фильм, беспристрастно, а-ля Ханеке, фиксирующий ничтожество человеческой природы, никто кроме нас не ответственен за боль, заполонившую мир, как океаническая волна — трюмы и палубы тонущего лайнера.
Слабый пол добавляет картине сильных качеств — семейная драма оборачивается комедией, а в некоторых моментах и вовсе бурлеском. Женщина в мужской роли, «мужик в юбке» — древнейший гэг, невероятным образом подвёрстанный актуальной повесткой под чуть ли не правозащитный манифест.
