Возможность выплеснуть энергию в открытое пространство и так вернуть его к жизни из наркоза реализуется микродействиями, минимально заметными и потому со стороны выглядящими абсурдно — и подозрительно.
В чем создателю «Межсезонья» не откажешь, так это в невероятной смелости, в нежелании замалчивать то, о чем давно нужно говорить вслух. Герои фильма находятся в конфликте не столько с родителями, сколько с окружающей действительностью в целом.
Нарочито медленная эскалация сюжета предоставляет возможность на несколько часов забыть о речи и довольствоваться языком натуры. Отсутствие скримеров позволяет не отрываться от экрана.
Жюри выбрало фильм, который, как сказала сама Одри Диван при получении приза, снят со злостью и желанием, «сделан животом, кишками и сердцем». Смотреть и переживать его тоже нужно этими органами.
Зрительское раздражение монотонностью и бессобытийностью растет параллельно фрустрации героини, и финал фильма, вполне предсказуемый, становится облегчением для обоих.
На фоне «Портрета девушки в огне» «Маленькая мама» выглядит очень скромным, тихим, неамбициозным и, возможно, именно поэтому таким честным и живым фильмом.
Ближе к финалу оболочка ромкома трескается, обнажая трагикомедию — любимый жанр современного немецкого кинематографа.
У документального фильма Юлии Вишневецкой структура игрового кино: в несколько чуждую им среду помещены два совершенно хрестоматийных героя, коллизии не избежать, и коллизия эта предсказуема — конфликт старого и нового, разворачивающийся среди парт, уже описан многократно.
Христианская vita sacra и язычество коммунистического фасона дополняют друг друга у Кончаловского, как две стороны веры в разумно устроенный мир, где молитва и марш выражают всеобщий закон мироздания.
В фильме главная героиня не только принимает свое экзистенциальное одиночество, но и демонстрирует его зрителю — настолько остро, что именно это состояние вдруг начинает казаться сквозной темой всех прежних работ Хон Сан Су.
Это сеанс чистейшей киногении, которая обходится без согревающих мелодраматических эффектов, но сама вырабатывает тепло, как костер, на который можно смотреть бесконечно.
В отсутствие героев, от которых остались лишь намеки разной степени прозрачности, артистам некого играть.
Режиссер-бумер словно спорит с амнезией молодых поборников всего самого современного, намекая на то, что все-все-все — полиамория, феминизм и прочее — уже было на этой старой планете. А сейчас — апокалипсис.
«Каннингем» — действительно кино, в первую очередь, о самом танце, а уже потом о хореографе.
Классическая документальная картина в самом лучшем смысле, сделанная в соответствии с канонами жанра.
Непристойным монологом бога смерти Бонелло и заканчивает дозволенные речи: как режиссер, он всегда избегает делать выводы, озабоченный скорее точной фиксацией феноменов, чем их неизбежно тенденциозным осмыслением.
Долан снял самое важное для себя кино, закрывая главные из поднятых им ранее тем и создавая себе репутацию не только сверхчувствительного автора, но и в каком-то роде «рок-звезды».
Чужой у Дени — не истекающий ядовитой слюной alien, но то, чем в любой момент можем стать мы сами, стоит нам перестать верить в уютную иллюзию нашей идентичности, поддерживаемую социальным порядком.
Показывать пограничные состояния и тайные страхи режиссер умеет отлично — программные заявления выходят хуже. Социологический комментарий не заставит вас вздрогнуть — а это, в принципе, главное, ради чего смотрят триллеры, даже самые социально ангажированные.
Брейди Корбет, сценарист и режиссер «Вокс люкс», продолжает говорить о трансформациях форм насилия и власти как важнейшем маркере исторических эпох.
Сколько бы ни оправдывался Джек, иллюстрируя право на моральный релятивизм шедеврами МХК, хроникой массовых истреблений и, наконец, технологией купажирования десертных вин, гореть ему в аду.
Фильм Рорвакер похож на старческие, весьма категоричные фильмы о сумерках человечества, где лобовая ирония сочетается с самоцитированием — последним, что может предложить режиссер, — и обретает форму фарса.
Крыжовников со своей оптикой комедиографа и тут не расстается. Но перед нами не басня «Стрекоза и муравей», а полновесный Шекспир глазами Йорика — плачешь и одновременно ржешь в голос.
Петцольд выбирает для своей нации не современную позицию спасающей, принимающей, помогающей стороны: он напоминает о том времени, когда немцы, несогласные с фашистским режимом, вынуждены были сами стать беженцами.
Сериал, снятый по мотивам одноименного романа Алексея Иванова, в очередной раз демонстрирует, насколько важны знаки препинания в приговорах — даже когда речь идет не о конкретных людях, а о времени и пространстве, эпохе и стране.
