Карас и ее сценаристы Михаил Местецкий и Роман Кантор не пытаются всерьез трансформировать жанровый канон (разве только добавляют почти болливудских по духу танцев) — что «Хорошему мальчику» вовсе не вредит. Он постепенно и необратимо завоевывает зрительское доверие, опираясь прежде всего на искрометный юмор
Известно, что в жизни Фуллер оказала существенное влияние на формирование исполнительского стиля Дункан, вместе они выступали до 1902 года. Здесь же рассказано о совсем другом их совместном влиянии — внутреннем и ментальном. Это и есть то самое классическое воспитание чувств.
Имеем в сухом остатке: дипломированный артхаус взялся за блокбастеры. Не успел сойти эффект мизгиревского «Дуэлянта», на экран выходит «Ледокол». И таки ж неплохо получается.
Получить от этого зрелища удовольствие, безусловно, можно. Хэнкс мало где с такой уместностью пускает в ход наработки эпохи «Форреста Гампа», а Ховард, выпустивший в прошлом году отличную картину «В сердце моря», редко ведет себя настолько безответственно, чтобы приблизиться к жанру комедии, которых он не снимал уже лет пятнадцать.
Препарировать этот сериал, на самом деле, гораздо интереснее, чем его смотреть. Смотреть — очень скучно.
«Дуэлянт» — это разговор один на один. Дуэль лоб в лоб. Зрелище скорее про нервный холодок по спине, чем про уютное сидение в мягких креслах.
Человек низок, жаден и подл во все времена, в том числе ошибочно почитаемые благородными. Внутри него темно и сыро — как и в городе русской позолоты Санкт-Петербурге, изрядно располагающем к маниакальности. Носители чистых помыслов, пройдя все отпущенные им кузни, шипы и тернии, становятся мизантропами. И из всего этого можно сделать такое кино, что черти побросают кочерги, станут цокать языком и восхищаться: «Ну прям как в жизни!»
«Жених» представляется своего рода «антилевиафаном», фильмом о невыносимости русской жизни, но, в отличие от «Левиафана», сделанным для собственного удовольствия, а не для европейской общественности
Не оторваться. Идеальный ритм, легкое дыхание, кайф и драйв. Сентиментальность в точной дозировке.
В заведомо безвыигрышной гонке с классическим пеплумом Тимур Бекмамбетов терпит даже более сокрушительное поражение, чем можно было ожидать.
Обаяние кино Стиллмана в том, что мы два часа смотрим на мелочных, скучающих, посредственных персонажей и с пятнадцатой минуты начинаем ловить каждое их слово: никто лучше него не умеет делать далекое близким, а посредственное — обаятельным.
Это, в общем-то, идеальный детектив для скучных: очень мастеровито снятая история, где человек и папка с информацией о нем примерно равноценны, где есть строгий свод правил, но не все они обязаны работать.
Вигго Мортенсен в одной из лучших своих ролей дает американского Павленского — который, если потребуется, пойдет на костер. Легко ли быть семьей такого героя? Не захочется ли чайником выколотить из него его принципы? Наверное, захочется. Но режиссер Мэтт Росс — и его зритель — уже не возьмутся за чайник. Безумцы симпатичнее конформистов. Рок-н-ролл жив.
Кажется, мир и в самом деле стоит на грани перехода от сказочек общеполезного глобализма к взаимоизоляции закрытых систем — раз даже в мультфильме заговаривают о том, что конечным пунктом великого трансокеанского партнерства является чей-то желудок.
Если вам было мало фиксации на матерях в «Бэтмене против Супермена», то тут полный семейный набор: убийство мужа, гибель жены и детей, трудности в личной жизни. В итоге три-четыре эффектные сцены не перекрывают ощущения, что Эйр снимает сеанс группового посещения семейного психолога. Вдобавок чувствует он себя не в своей тарелке: психологизм боевика в кинокомиксе выглядит совсем уж комично, а привычного для жанра полета фантазии сюда как-то не завезли.
Подзаголовок «Рождение легенды», приклеенный к названию нового байопика о Пеле, — даже не громкая вывеска, а саморазоблачительное признание. Это и правда не столько биография, сколько экранизация народного эпоса о божестве, родившемся из самого духа бразилейро.
На выходе получается, конечно, немного монстр Франкенштейна, собранный из органов других фильмов. С другой стороны — нужно совсем уж не иметь сердца, чтобы не отдать за эту коллекцию вкладышей и коробку кассет хотя бы мизинец.
Чудо происходит, пропорции оказываются идеальны, а слабоумие и отвага — страшно заразительными. В итоге «Бесконечность» приносит то плохо объяснимое наслаждение, которое, кажется, навсегда осталось во временах первого просмотра «Терминатора», клипа «Thriller» и чтения романов Гарри Гаррисона про «Стальную крысу».
Вряд ли кто-то усомнится, что режиссеры и актеры получали от процесса море удовольствия, сочиняя и разыгрывая эти зарисовки на тему борьбы с фрустрирующими нежные души социальными условностями, но для более полной реализации идей нужно нечто большее, чем просто эксплуатация темы вырывающихся из тела смешных звуков.
История Уве — это одновременно про скандинавский миропорядок и общий для европейского кино последних лет тренд на гуманизм. Гуманизм — не в каком-то широком, сложном смысле, а в самом простом, практическом: доброта в понимании не Сарика Андреасяна, но братьев Дарденн, Кена Лоуча и Марен Аде. Строгость вместо слащавости. Абсолютная порядочность — как необходимое условие выживания в современной Европе.
Режиссер Блэк снимает не столько комедийный триллер, сколько тотальную пародию на все образцы жанра разом.
Режиссерам удается вскрыть один из главных парадоксов футбола — командной игры, которая была бы намного скучнее без непредсказуемых шизоидов-индивидуалистов. Института, который лелеет принципы fair play и уважения к сопернику, но втайне восхищается баламутами, готовыми наплевать на все правила приличия.
Это очень патетичное и стерильное кино со слабым злодеем, которое старательно не сообщает ничего нового про себя и про героев, а весело миксует все старое
Каждая сцена здесь напоминает, что спасать планету, страны или города — это не только весело проводить время, а потом объедаться шаурмой, но и нести бесконечную ответственность, плохо спать по ночам и шарахаться от телевизионных новостей. После раскола Мстителей ситуация должна накалиться еще сильнее: кому теперь, в конце концов, можно доверять?
Сняв максимально не соответствующую правилам «Догмы 95», детально стилизованную под 70-е художественную «Коммуну», Винтерберг сделал полный круг. В центре этого круга — хрупкость всякого человека, непрочность его счастья. Слагаемые, из которых должно бы получиться что-то очень безрадостное, а получилось — так бывает — признание в любви.
