Иван Янковский берет новую актерскую высоту и входит в поистине шаманский транс.
Только человек с очень богатым воображением, способный в любой пустоте поселить собственные смыслы, сможет разглядеть в «Аноре» попытку какого-то социального комментария, гуманистический месседж или анализ различий между американским и российским менталитетом.
Из лимба посредственности, как ни жаль, на таких крыльях не взлететь.
Фрай и Данэм — оба, кстати, евреи по матери — как будто бы разыграли спектакль про самих себя в той же степени, в какой и про своих героев; уязвимость и страхи их — настоящие, хоть и выглядят незрелищно. И если нащупывать их корни, возможно, они уходят куда-то туда, в поля «Аушвица».
Если говорить о классе режиссуры, который определяется умением достигать максимального эффекта минимальными средствами, то опять же сравнение с Тарантино тут не в пользу Ричи.
В новом фильме анимационных животных играют живые актеры в пластическом гриме с элементами аниматроники, однако главным аттрактантом по-прежнему остаются старинные шлягеры Геннадия Гладкова на стихи Юрия Энтина, несмотря на все старания режиссера Алексея Нужного и композитора Максима Фадеева дополнить саундтрек собственными музыкально-поэтическими экзерсисами.
Комедия — не то чтобы любимый и привычный жанр для Светозарова, так что, несмотря на присутствие в главных ролях двух непревзойденных комических актеров, «Пять процентов» — фильм не столько смешной, сколько печальный.
«Свидетель» — событие для российского кино уже хотя бы потому, что это первый фильм о боевых действиях на Украине, снятый без духовного или какого-либо еще участия основателя ЧВК «Вагнер» Евгения Пригожина.
В общем, фильм, изо всех сил подмигивая, всячески намекает на эрудированность и злободневность. От этого как-то ещё печальней. Потому что пелевинский юмор — скоропортящийся товар
Карла Симон сняла свой второй фильм, основываясь на жизненном опыте: её семейство со стороны приемной матери действительно выращивает персики в Алькаррасе.
Некоторое ощущение монотонности от «Фишера» и правда возникает: тщета следовательских усилий, уходящих в какой-то вязкий песок, удручает, даже несмотря на знание, что в итоге они увенчались результатом (хотя, скорее, по случайному везению).
Нет сомнений, что для самого Константина Селина стечение событий, заставившее выйти его картину именно в это время, — предмет драматических и тяжелых размышлений. Но в то же время здесь есть и некоторое преимущество: «Живой» обрел новое, скорее всего, незапланированное измерение, которое невозможно игнорировать.
Разнюнившийся Николай вызывает искреннюю человеческую симпатию. Но в то же время складывается впечатление, что авторы альтернативной истории в «Фандорине» сохранили монархию и уже не впервые в российской практике отдали власть в слабые безвольные руки только для того, чтобы лишний раз показать декоративную сущность и историческую бесперспективность самодержавия.
Авторам «Трудного детства» удалось сохранить главное достоинство «Чумного Доктора» — зрителю не приходится слишком сильно напрягать мозг и долго биться над разгадкой, кто же все-таки скрывается под той или иной эффектной маской.
Хотя эти моральные дискуссии в «Монастыре» периодически сбавляют темп и вязнут в благонравной назидательности, все равно можно пофантазировать о неожиданных перспективах случайного, но судьбоносного знакомства Варсонофия и Марии.
Это крепкое зрительское кино, в котором есть узнаваемые реалии шероховатого российского быта, мрачная «социалочка» и романтическое остранение мира, свойственное подросткам.
Братья Кулагины порой больше похожи на братьев Коэнов с их умением доводить ситуацию до комического абсурда.
Попытка «импортозаместить» приключенческие блокбастеры о симпатичных кладоискателях вроде Индианы Джонса и Лары Крофт.
По аналогии со спагетти-вестернами «Голиаф», снятый в живописных декорациях казахстанских степей, можно назвать «бешбармак-вестерном», имея в виду, что бешбармак — простое, как пять пальцев, минималистичное и четко структурированное блюдо из надежных, проверенных ингредиентов, где нет ничего лишнего.
Главное здесь — плоть, которую Братов нарастил на эти мощи: вечный золотисто-бурый свет вечерних фонарей, в котором любые придорожные черкесские хмыри и гопники делаются героями Рембрандта; и дневной холодно-лиловый.
Шоураннеров, кажется, куда больше занимает тонкая душевная организация персонажей. В общем-то, идеальные условия для амбициозного злодея, чтобы провернуть двухходовочку.
Ощущение, что в «Закрыть гештальт» напихали столько шуток, сколько могли, и к качеству их не были слишком строги.
«Темные очки» чаще похожи не на суровый джалло, а на немного подтаявшее джелато с сиропом. И тем не менее давние арджентовские фанаты с удовольствием узнают твердую руку старого мастера.
Прорисовывается полезная воспитательная идея о том, что главный враг человечества — вовсе не коварный вирус и даже не равнодушные бюрократы во власти, а тотальное человеческое легкомыслие, делающее практически каждого ничего не подозревающего гражданина потенциальным «нулевым пациентом».
Как любое якутское кино, фильм на самом деле говорит об одном: то, что вы привыкли считать Россией, на самом деле ею не является.
