Неужели в душе Алексея Балабанова закончилась война? Оказалось, что в душе он хранит недюжинные запасы чистой нежности, что позволило ему снять легкую, умную, печальную картину «Мне не больно» — картину о повседневной жизни обычных людей.
Похоже, только таким и может быть честное присутствие автора в культуре, смыслы которой обесцениваются быстрее, чем когда-либо. Фильм Серебренникова тем и хорош, что автор — сущий Бендер. Постановка так же имитирует гражданскую взволнованность, как его герои инсценируют криминальные случаи в ходе следственных экспериментов.
Исключительно умное кино, и за этот счет оно сильно проигрывает в изобразительной силе, эмоциональности, темпераменте
Найденная параллель с образом Франкенштейна представляется плодотворной. Одноглазый Павлик с его пластикой недобитого робота и металлическими интонациями в голосе — фигура гротесковая: его гротесковость — наша защитная реакция.
По сути, кто такой Франкенштейн, определили точно: это мы. Мы все.
Закутываться в мягкое одеялко притчи (с какой-то такой абстрактной «войной», с метафорами из классики), когда на дворе вроде бы не 1980-й (вроде бы?), — не слишком изящно.
Это не кино и даже не радио, это, скорее, поиск верного следа щенком-подростком на поле знакомых, но чуждых пока идей.
Если бы канал СТС не придумал нечто вроде «Фабрики звезд», пригласив для работы над фильмом свыше десятка дебютантов, вряд ли сюжетная схема, взятая из «Июльского дождя» Марлена Хуциева, имела бы какие-то шансы на успех. Непосредственность сложно подделать.
Идти в кинотеатр мне потребовалось по причине, никак не связанной с актуальными веяниями и политической необходимостью. И только для того, чтобы оценить, с каким изяществом «V значит вендетта» расправилась с замороченными комиксовыми диалогами о природе власти и насилия, какой ясности она добилась от нескладного сюжета.
Я бы смотрела этот фильм даже с удовольствием, если бы не насквозь фальшивая мифология национального вопроса, насильно притянутая к сюжету.
Фильм понравился мне больше, чем многим критикам. Понравился, главным образом, благодаря трем актерам — исполнителям ролей Ивана, Насти и Берии..
В сущности, Кавун и компания создали не просто «новый русский боевик», а весьма удачный (и порой откровенно блистательный) оммаж, посвящение тому самому кино, которое является ровесником пресловутых газированных автоматов.
И во всей этой каше нет даже командного кавээновского задора: «Кого будем побеждать». Вопросы правдоподобия заведомо не стоят — никаких отсылок к реальности не предусмотрено ни на начальном «советском заводе 70-х» (!!!), ни в бредовых рассуждениях о Китае, ни в сказочно-арабских торговцах оружием средь тайги.
Снять такой total recall, вообще, очень сложно. Петр Буслов справился, вышел из почти тупикового положения простенько и со вкусом.
В контексте отечественного кинематографа, кишмя кишащего сангвиниками, флегматиками и меланхоликами, но ни в коем случае не холериками, дебют Ильи Хржановского исполнен прежде всего темпераментологической новизны. Оборачивающейся и новизной художественной. Заставляя зрителя (которого у картины, еще раз напомню, нет и не предвидится) заподозрить, что кино может и должно быть экстремальным видом спорта.
Муратова, как провинциальный человек, вовремя не вписавшийся в индустрию, декларирует свое право на рукоделие. Право на собственный возраст. Думаю, в далекой исторической перспективе от нашего смутного времени будут представительствовать именно ее провинциальные анекдоты.
Голливуд кокетничает со злом, придавая положительным героям щепотку отрицательного обаяния и капельку имморализма в качестве пряности, без которой победа добра была бы совсем пресной. Авторы русских боевиков честно отказываются обозначать границы зла и добра, потому что это означало бы связать действующих лиц по рукам и ногам…
В «Богине» изощренно и органично смешались несколько разнородных пластов: детективный, лирический, бытовой, сюрреалистический, мистический. Фильм в целом — не просто факт авторского кино, но убедительный визионерский опыт.
Не будь первые пять минут так бескомпромиссно хороши, спрос с остальных был бы не в пример мягче, и конечный вывод оказался бы, наверно, таков: неровный, но безусловно талантливый режиссер обрел, наконец, твердую почву под ногами — снял достойную, честную, а в чем-то даже и смелую картину о войне. Не выходит.
Экранизация Нойса попадает в стандартную ловушку: воспроизводя описанные Фаулером события, она изымает их из его внутреннего мира и заодно опускает рефлексию (данную не в диалогах, а во внутренних монологах), чем превращает его в обычного персонажа, а фильм — в постороннее свидетельское показание против рассказчика. Комичнее всего то, что сам режиссер этого не понимает.
Но тут, в снятом на побережье фильме Манско-го, эта сомнительная хиповская блажь неожиданно обретает смысл, начинает казаться яв-лением простым и естественным. Как смена времен года, как прилив и отлив, как сама жизнь, как сахарная вата и фотография с обезьянкой.
Ребята, такие, какими вас здесь показали, — вы щенки. Безумные и наглые щенки, каковыми, возможно, и являетесь.
Снежкин снял очень легкую картину. И жизнь вечных девочек и жалких мальчиков тоже, в сущности, легка. Степень их нищеты и неприспособленности такова, что надежды на исправление нет и усилия прикладывать незачем.
Фильм об Афганистане мог быть чем угодно — батальным полотном, военно-полевым романом, психодрамой с изломом. Но все политические игры, социальные конфликты, психологические нюансы оказались потеснены, а то и вовсе сведены на нет мистической предопределенностью, разлитой в пространстве сюжета.
Фильм попадает в десятку времени, ритма, воздуха.
