Ее главный недостаток в том, что она глубоко тавтологична по отношению к предыдущему творчеству Тарра, является попросту его упрощенной компиляцией.
«Хижина в лесу» сравнительно легка. Она расставляет на полке любимые кошмары, констатируя и без того известный факт: героям хоррора особо выбирать не приходится. Беги или не беги, а конец-то все равно один — два раз не умирать.
«Между» замыкает автобиографическую трилогию, которой Коппола после десяти лет молчания перезапустил свою фильмографию.
Самое парадоксальное, что продюсеры в своих построениях совершенно правы, хоть Акунин их и не простит, и здороваться не будет долго. Потому что ставить его книгу можно только в жанре комикса, а он требует сугубой определенности добра и зла: наши налево — ихние направо.
Этот продукт мог бы стать фильмом, но в растерянности остановился на уровне аудиовизуального произведения. По замыслу — полнометражный рекламный ролик, призванный продемонстрировать стерильную состоятельность российской атомной индустрии.
«Мальчик с велосипедом» совершенен так, как были совершенны второстепенные картины классиков неореализма — может, они и не влияли на историю кинематографа, но служили важным дополнением к предшествовавшим им творениям.
Режиссер, не перевирая фабулу и ничуть не умаляя глубины романа, спокойно пренебрегает проверенными литературными эффектами ради верности собственному принципу — и выигрывает.
Зрителям за два часа почти ни разу не станет скучно. Сюжет движется вперед бодрым маршем, актеры играют пристойно, ракеты взлетают — засмотришься, снаряды рвутся — заслушаешься.
В названии фильма Стива Маккуина «Стыд» о скорбном бесчувствии благополучного яппи можно заподозрить иронию: по отношению к рассказанной истории стыд — категория внеположная, здесь не стыдно никому.
Фильм «Артист» заявлен как немое черно-белое кино. Это неправда. «Артист» — кино обесцвеченное и обеззвученное. Согласно Хазанавичюсу, в инвалидности тоже есть свое обаяние. С тем же успехом можно написать рассказ о школьной любви, нажимая на кнопку Enter после каждого шестого слова, и выдать результат за подражание Гомеру.
Сопоставляя реальную жизнь и акции Войны с тем, что и как нам показывают в этом беспроигрышно успешном фильме, мы получаем два абсолютно противоположных подхода к искусству: простота хуже воровства.
Шон Дуркин снял кино, которое как-то сложно не похвалить. Тревожный «санденсовский» зачин, хорошая, раскованная камера, но при этом формальная точность, свойственная скорее не американским независимым, а признанным европейским кино-патологоанатомам.
«Опасный метод» Дэвида Кроненберга — вероятно, самое провальное его шоу. И абсолютный научный триумф. В некотором смысле — итог его сорокалетних кинонаучных штудий. Бог даст, промежуточный.
Я бы не очень хотел, чтобы фильм показывали в России: наша аудитория устроена примерно так же, как та, о которой пишут голливудские критики, и у фильма, о котором все слышали, но никто его не видел, намного больше шансов стать культовым.
Фауст» Александра Сокурова создает эффект водоворота, закручивающего в себя каждого, кто решится вступить в его идейно-образную стремнину, покинув береговую или затонную тишь субъектной самодостаточности.
Вылизанный до блеска сценарий Потаповой, работа над которым шла три года, оказывается присягой на верность эйзенштейновскому методу, чистым монтажом аттракционов. И именно поэтому искрящее, грохочущее, перенасыщенное трюками и афоризмами аудиовизуальное произведение несколько утомляет своей суматошной витальностью.
Столь тонко о метаморфозах чувства Дэвид Финчер высказывался, наверно, лишь однажды — в прошлогодней «Социальной сети»
Фильм «Сердца бумеранг» — кино тонкое, умное, профессиональное, лироэпическое, как поэма, — по сути дела, прекрасное во всех отношениях, но катарсиса в нем нет и не может быть по определению: нет аффектов, нет пафоса (именно это слово использует Аристотель для определения страданий трагического героя), нет и катарсиса.
Язык «Елены» прозрачен и ясен; лаконично и непринужденно, как и в первых своих фильмах, но без всякого отвлечения от современных нам жизненных подробностей, режиссер рассказывает притчу.
В этой же картине и, правда, очень неглупо обыграны мифология истончившейся культурной прослойки и двойственное отношение современного российского общества к культуре как к чему-то сакральному и одновременно жалкому.
Астрономические и планетарные темы, напомнившие о «Космической одиссее» Кубрика, были популярны в этом году в Канне. У Триера они доведены до пика пессимизма.
Сюжетные линии неровны и неравноценны, ритм проваливается, история то барахтается в изматывающей навозной пошлости, то меланхолично смотрит в никуда. Эмоции у зрителя тоже выключены, и включить их как-то не получается, сколько бы режиссер ни чередовал на экране выхолощенные идеальные пространства с безжалостной эротикой.
Визуально «Мишень» собрана из аккуратного кроя Татьяны Парфёновой, строгости современных азиатских мегаполисов, разработок компании Apple на ближайшие год-два.
Смотреть это невыносимо скучно, но тут скука кажется единственно возможной интонацией: на фоне «Освенцима» особенно ощутмима вся непристойность голливудских фильмов о концлагерях, с их хэппи-эндами, одним махом сводящими всю запредельность концлагерного опыта к непростым жизненным обстоятельствам.
Эта дискотека эроса и танатоса, выраженная отменного качества кинематографией, настраивает на ожидание череды образов, из которых должен сложиться ответ: что такое Куба? Ответа не будет.
