Баноцки и Сабо предлагают мысленный эксперимент, результат которого для них очевиден: если лишить людей пищи, они будут убивать и есть друг друга. Те, кто задавались вопросами этического характера, в мире фильма уже вымерли.
Теперь Гарроне закрывает тему беженцев, нелегальной миграции, трагической разлуки и безжалостной науки выживания музыкальным басовым ключом, ревом волн, громом с неба лопастей береговой охраны, шумом моторов и в сердце.
«Нежный восток» — сатира, хлесткостью не уступающая «Южному парку».
Так что, конечно, никакая это не комедия, как иногда пишут. Хотя, если воспринимать большого актера Николаса Кейджа исключительно в качестве ожившего мема, то, наверное, будет смешно.
В «Империи» Дюмон наблюдает как рушится порочный, ничуть не мистический союз «телесного» и «небесного», не забывая про бурлеск и слэпстик, освоенный им в совершенстве, но на этот раз во всеоружии апокалиптического смеха, обещающего новую землю и освобожденную природу.
Если Годвин Бакстер пересаживал мертвой женщине мозг ее ребенка, то Лантимос переносит нас в мир собственных фантазий, передает свои мысли и образы на расстоянии. И разрешает нам в них пожить.
Ковидная депрессия для канадской истории кино не прошла бесследно: ни у кого из создателей «Красных комнат» эта мелодия не фальшивит.
«Прошлые жизни» — кино редкой чуткости. Селин Сон удается сконцентрироваться на одном переживании и оттенить остальные — на очень хрупком и остром чувстве, не способном втиснуться в словесную форму.
Чутье Франц и Фиала сработало безошибочно — история требовала жути. Качественного хоррора, физиологического воздействия.
Может, камера Локшина и была честна, когда, под логотипом «Мосфильма» в титрах, пролетела между Рабочим и Колхозницей и не обнаружила там ничего. Может, там и впрямь уже не видно ничего, кроме пламени.
Технично исполненная, сложно придуманная, хореографически поставленная и актерски отточенная история про то, каким яростным и хрупким бывает человек.
Фильм в известном смысле спорит со всей нашей культурной эпохой.
Мастерство и редкая человеческая порода Киллиана Мерфи, чьи прозрачные глаза не приспособлены к намеренной слепоте, позволяют больше крупных планов, чем значительных высказываний, и без которых достаточно ясно, насколько его персонажу невыносима жизнь с закрытыми глазами, продиктованная здравым смыслом, женой и объяснимым желанием благополучия близким.
«Одна жизнь» рассказывает историю спасения, которая могла бы навсегда остаться тайной одного человека. Героизм может быть обыденностью.
«Закройте глаза» — не просто благодарное прощание режиссера с кинематографом, но и приуготовление к смерти, инициация конца жизни, когда все слова отзвучали и образы погасли.
Столкновение со светом, то есть с самой собой и своим прошлым, может принести боль, но боль такого рода — то, что делает нас живыми.
Аугуст — никакой не автор, он — начитанный экранизатор, так что удовольствие от его фильма зависит в полной мере от того, насколько вам близка литература, за которую он взялся.
Новый фильм внятно говорит лишь о том, как нелегко снять с глаз двойные ресницы.
«Идеальные дни» — кино нежное и спокойное, даже радостное, — и качества эти неизменны, не бликуют и не отражают лишнего.
В «Панических атаках» жанровые маршруты все время на перепутье, начиная с первой остановки в ведьмовской квартире. Это и романтическое роуд-муви, и мелодрама о внутренних границах, и жесткий триллер, и, конечно, печальная сказка о том, как хорошо, где нас нет.
В изображении есть своего рода пряная поэзия, очень подходящая роману, в котором реальная горечь от личного унижения выплескивается в фантастические грезы о наказании и отмщении одних и даровании другим покоя под сенью олив в тосканских пейзажах.
Ритуал — а к нему и вел нас режиссер — предполагает обращение к себе «докультурному», «доцивилизационному», и это момент столь прекрасный, сколь и исполненный щемящего драматизма.
Самое главное в любом фильме это финал. Именно он делает картину. Финал в «Облако-рай» потрясающий.
Самоуверенно зачеркнутая в начале фильма поговорка гласит: нужна целая деревня, чтобы вырастить ребенка. Риган настаивает: иногда хватит и одного папы, лишь бы любил.
Главное, что делает «Химеру» всемогущей — полное ощущение трепета перед чудом, которое накрывает тебя с головой и сжимает сердце. Любовь это или химера? Не все ли равно?
