«Варкрафт» — живописный и развлекательный, но стандартный летний аттракцион-однодневка — однако это не повод ставить крест на карьере Джонса
Оказалось, что для воссоздания другого мира авторам потребовался другой язык — язык Эллочки-людоедки. И фильм про влюбленного кулинара, его рыжекудрую музу и волшебную страну их счастья оказался безнадежно испорчен.
«Ученик» хорош как публицистика: Серебренников, сам много натерпевшийся от государственной косности, внятно доносит свою позицию и умело провоцирует негодование (этот навык он отточил на театральной постановке «Ученика»), основанный на пьесе Мариуса фон Майенбурга сценарий убедительно излагает атеистические аргументы.
«Неоновый демон» — запечатлённая галлюцинация, полностью оторванная от каких-либо смыслов, от какой-либо связи с реальностью. Кажется, что молчаливый фотограф — полубог этого странного мира — представляет в кадре режиссёра: наверняка тот хотел бы тоже работать в этой белой студии, которая будто представляет собой идеальную безвоздушную пустоту. Не удивлюсь, если следующий фильм Рефна будет полностью помещён именно в такое пространство.
В полном смысле слова комедией это назвать нельзя: во-первых, это в принципе не жанровое кино, во-вторых — у картины тяжёлое дыхание, она идёт почти три часа; благодаря размеренной драматургии и монтажу, эта длительность ощущается, но скучно не становится.
Говорят, что серьезный зритель может и должен обнаружить в «Противостоянии» глубокую метафору американской внешней политики, ответить, что для него важнее: всеобщее благо или слезинка ребенка, вера в справедливость или юрисдикция ООН? Если это главное завоевание нового фильма, то лучше уж пересмотреть «Суперсемейку».
Голос, преследующий машиниста Петерсона, оказался предвестником подлинного капиталистического Преступления. Голосом из будущего, обращенным в гибнущее поздне-советское настоящее.
Постановщику кажется, что он управляет огромным самолетом, может даже, блокбастером. Вокруг сверкают молнии и извергаются вулканы, двигатели на пределе, прокатное окно короткое, а в задних рядах беспокоятся пассажиры. Но на экране — только симулятор фильма.
Только уже попав на «Каждому свое», понимаешь, что для этого прекрасного человека вся жизнь — одна сплошная передышка и что, делая кино, он делится этой глубокой радостью, с каждым разом проясняясь все больше. В рассветном небе его новой картины не видно ни облачка.
Крах высотки оказывается не деградацией, а революцией, только такой, у которой нет идеалов: вместо тлена и декаданса — весёлый карнавал, где смыслом классовой борьбы является классовая борьба. Прощай, Маркс, наша цель — не коммунизм: дорога шума и ярости не имеет пункта назначения.
Это, конечно, кино о проблемах первого мира, от которого героиня Юппер бежала в Африку и на Ближний Восток: о том, как выходит из равновесия жизнь буржуазных интеллектуалов с высокой зарплатой, домом, машиной и рецептом на антидепрессанты.
Совсем плох или совсем хорош новый русский фильм? Хлюпающий внутренностями, хрустящий костьми, лязгающий гусеницами, тряский и броский «Хардкор» — где, как практически во всяком образце импортозамещения, будь то говядина или смартфон, ключевое слово по-прежнему импорт (постпродакшн делался в США) — дарит, ни много, ни мало, надежду.
Ну что же, сценарий «Конец века» — самый строгий и убедительный из сценариев Лопушанского. Почти бергмановское (читая, я уже представлял эти крупные планы женских лиц) психологическое противостояние памяти и забвения, боли и анестезии жестко структурирует картины русского Апокалипсиса двадцатого века.
Для самой создательницы «Странного времени», с ее реальным, а не сымитированным даром создавать кинематографические мифологемы, открываются два пути: уверить себя, что кино и следует делать по принципу «потому что потому», или, напротив, перестать стыдиться собственного определенно романтического мировосприятия и последовать за ним.
По правде говоря, начинающему режиссеру можно простить и некоторые сценарные несостыковки, и однообразную актерскую игру (ни для кого ни секрет, что в каждом фильме Луи Гаррель играет самого себя) за одну лишь адекватность и отсутствие излишних амбиций.
Короче говоря, не надо смотреть этот сериал нашими опасливыми, снобскими, брезгливыми «интеллигентными» глазами. Это настоящая народная комедия. И смотреть ее надо до тех пор, пока не сольешься с народом. Если с первого раза не получилось, значит, надо пересматривать.
«Бэтмен против Супермена» — вагнеровская история с поправками: не Шопенгауэр и пессимизм нашего общего постапокалипсиса, а счастье и молодость мира; не гибель богов, а их рождение. Человек стар и подозрителен, громовержцы юны и ищут свою веру.
Шоу, не лишенное ночного микрорайонного саспенса; заслышав, поневоле пробудишься, да и выглянешь в окошко, но ждать повторения определенно не станешь. Спать хочется.
Фильм не может реализовать сценарный потенциал, заложенный Михаилом Местецким и Алексеем Казаковым. Солидный комедиограф Дмитрий Дьяченко усиленно ерепенит мех, но сатира на подневольную соборность нашего человека отходит умильным сиропом семейной комедии.
Здесь, в сущности, неважно, какого пола люди на экране, а важно то, что это красивые люди. Как ни странно, это скорее зря. Абстрагировавшись от гомосексуальности, Хейнс остаётся с романтической историей, в которой почти ничего не происходит
Коэнов иногда критиковали за мизантропию и нигилизм, но никто не мог упрекнуть их в нецельности высказывания. Здесь же они как будто формулируют свою позитивную программу, знаком чего служит смена интонации — мы давно не видели настолько добродушного фильма этих авторов — но получается не очень убедительно: остужая все иронией и делая бесчисленные оговорки, братья никак не могут договорить свою мысль, как будто стесняются ее.
Бурлеск не отменяет серьезного содержания, а в данном случае легкомысленность формы работает с ним на контрасте. Коэны честно вписывают себя в эту конструкцию и, умело ублажая зрителя, указывают нам на то, что мы находимся там же. Обсессивный дискурс закона, наказания и находящегося между ними наслаждения для мужского мира является определяющим. Именно в этом мире, в известной степени, живем мы все.
Родкевич заканчивала фильм, когда Немцова уже убили — и тем не менее он не кажется мрачной эпитафией. То есть, конечно, это эпитафия, но… лёгкая и смешная. И только в финале фильм о самом живом, самом витальном политике России превращается в трагедию.
Матримониальный «детектив» Остин оголяется с помощью матримониального «боевика» Стирса и Грэма-Смита. Изящно уложенные в оригинальном тексте конкуренция, сексуальная подоплека, насилие и неравенство в явном виде выходят на первый план.
Лаковая роскошь классической советской экранизации — быть может (помимо феерического бюджета), просто желтизна воскового мертвого лба. Наивная, несколько неуклюжая живость британского массового телепродукта — быть может, просто взгляд изнутри той культуры, где пропажи переживают по-иному, а для тоски и отчаяния существует understatement.
