Религиозно-духовный замес (немаловажный для поклонников империи DC Comics) на сей раз негуст. Остро ощущается и нехватка привычного для автора «Запрещенного приема» и «Хранителей» безумия.
Всё и все вроде здесь. Но разреженная кутерьма минимально связанных меж собой эпизодов, характерная для хармсовской прозы — прием не самый киногеничный. Есть калейдоскоп мира Хармса, но совсем нет созвучного ему новаторства.
То ли ретрофутуризм с телефонами, автомобилями и синематографом, то ли куртуазная почеркушка из девичьей светелки, то ли высокая драма о принятии государственной судьбы. Любой выбор был бы впору. Но договориться о том, во что должна вырасти «Матильда», и кого предстоит сыграть команде первоклассных актеров, авторы фильма, кажется, так и не смогли.
Игры со сновидениями, зеркальные отражения и двойники, любовь и поиски себя, программная отстраненность от политики — и вместе со всем этим очень цепкий женский взгляд на окружающий мир.
При бюджете меньше десяти миллионов долларов «Салют-7» выглядит на все сто.
«Сделано в Америке» — это не столько хроника нравственного пике, сколько гимн успеху, сколь аморальному, столь и безусловному. Что выгодно отличает картину от схожих по духу фильмов вроде, навскидку, «Кокаина» или недавних «Парней со стволами».
Уже знакомая по другим фильмам братьев спертость места здесь носит новое качество. Если ранее у Сэфди были открытые финалы, здесь итог предопределен. Впервые их дорожное лишается не только пути, но и самого движения.
Изображение апокалипсиса — это серьезное испытание для любого состоявшегося кинематографиста с возможностями. Тест на способность артиста к самоограничению. И Вильнев, следующая надежда Голливуда после Нолана, его блистательно проваливает. Он дарит нам красные пустыни, напирающий на гигантскую стену океан, брошенные города, дарит циклопические мусорные кучи и отбирает 163 минуты времени.
Резо Гигинеишвили оказался тонким постановщиком. Он отпустил материал на волю. И в обстоятельствах благополучной по советским меркам, красивой, буржуазной Грузии смог передать ощущение духоты, сладкого гниения и тотального «нрзб» доперестроечных 80-х.
Конечно, любой фильм в сути своей метафора, которая рассказывает не совсем то, что показывает. Но этот душный и пышный мираж не она. На сей раз экран изъясняется со всей возможной прямотой. И именно за это стоит ценить «маму!».
Традиционная для Кинга тема ненависти, таящейся за белым провинциальным заборчиком сплетается с темой памяти. Побеждая, герои не просто уничтожают сердце зла, но прощаются с невинным детством, забывают совместно пережитые беды и пронзительную, неразрывную дружбу.
Линч понимает кино в каком-то первозданном смысле — скорее не как историю, но как полотно, картину, которая должна восхищать, захватывать и ошеломлять многообразием деталей и мелочей, не всегда объяснимых, но создающих врезающиеся в память эмоции и атмосферу. Эти характерные черты несомненно проявились и в новом 18-часовом «Твин Пиксе»
Главная проблема «Гоголя» — это не сало и сальности, а размер экрана, на котором фильм выходит в прокат. Это понимают, кажется, все, кроме отдела рекламы, который толкает зрителям свое кино как условный русский блокбастер
Это китч, не претендующий на минимальную историческую достоверность, иногда забавный, иногда аляповатый. Недавно сделать комикс из мифа о золотом веке русской культуры пытался Мизгирев в «Дуэлянте», но был по-звериному серьезен. «Гоголь» перекраивает и разнашивает миф, как старую удобную шинель — в приличное общество не выйдешь, а для себя удобно.
Пэйн меняет коней на переправе, и оруэлловская прелюдия оборачивается комедией положений, разыгранной с умеренным, сериального типа психологизмом.
Жизнь, особенно чужая, всегда потемки, и «Призраки» демонстрируют иллюзорность попыток искусства взять и представить ее в рационально и понятно.
Что по-настоящему уникально в «Люмьерах» Фремо — это то, что «Выход рабочих с фабрики» и «Прибытие поезда» можно увидеть, как полагается: в проекции на большом экране. Катушки с плёнкой превратились в гигабайты памяти на жёстком диске, но это только напоминает нам о том огромном пути, который начался с семнадцати метров плёнки первого фильма — даже если мы не знаем, какой именно был первым.
Для комикса мир «Блондинки» оглушающе реален. Не Готэм или Город Грехов, а вполне себе холодный Берлин 1989-го. Конечно, чуть преувеличенный и шершавый, но родной
Чтобы стать триллером «Берлинскому синдрому» банально не хватает драматургии, которую едва ли может заменить беллетристика операторской работы и поверхностных (тысячу раз пережеванных Шортланд) идей.
Режиссера пока рано зачислять в кубрики, как это делает, например, газета The Guardian. Красивые кадры Нолана, из которых так удачно складываются рекламные виньетки, как сэндвичи с джемом, которыми кормят в фильме спасшихся — хороший вариант к чаю, но маловато для мишленовской звезды.
Линч обожает подкидывать тайны и символы, которые интересно разгадывать — секреты, завернутые в загадки и укрытые тайнами. Их приятно крутить в руках, разглядывать как красивый калейдоскоп идей — в этом, а вовсе не в поиске какого-то настоящего и окончательного ответа, и заключается суть.
«Кино не для всех» здесь нет. Это прекрасно снятый фильм с яркой картинкой. Здесь танцуют танго, поют на сцене карлики и блондинки в красных платьях, почти как у Линча.
Вторая полнометражная картина Юлиана Радльмайера во многом воплощает взгляд левых интеллектуалов на межклассовые и межнациональные отношения в современной Европе.
Каким-то неведомым способом сообщает «Аритмия» намного больше, чем говорит. Фильм, как и его главная героиня, по сути ничего прямо не формулируя — только один раз она срывается в страстный, истерический монолог, — умудряется быть предельно внятным. Такой внятности взыскует не мозг, но сердце.
Все, что у Звягинцева внушает отчуждение и отчаяние, для Зуевой означает очищение через страдания. То есть, «нелюбви» как сущности здесь нет, но есть нехватка любви, временная и восполнимая.
