Для своей новой роли Фениксу уже нечего придумывать — всё это он уже играл: и социопата, и бытового сумасшедшего, и мстителя.
В сказочной упаковке большого космического приключения, которое хочется порекомендовать детям подросткового возраста, кроется типично греевское патриархальное высказывание о пуповине семейных ценностей, страстном желании вырваться за их рамки и несбыточности этого желания (разве не об этом были и другие его фильмы?).
Пока комментаторы соцсетей активно диагностируют вопиющую несвоевременность «Однажды в… Голливуде», вменяя автору то мизогинию, то латентный расизм и абсолютное нежелание идти в ногу с прогрессом, Тарантино упивается вдруг появившимися у него возможностями.
Тень должна знать свое место. И вещь вроде бы тоже. Но что если не знает и знать не хочет? Если она взбунтовалась против биомассы, которая ее породила, и хочет мщения? Значит, она живет своей жизнью.
Под конец фильма ловишь себя на мысли, что ко всему многообразию эмоций Астер добавил ещё кое-что — иронию, полуулыбку, крайне специфический юмор (он часто называет «Солнцестояние» именно чёрной комедией), тем самым окончательно сбив с толку, сделав открытый финал фильма ещё более неоднозначным.
Возможно, выйди фильм в середине 1990-х, его бы сочли ярким и смелым жестом.
На экране жизнь в ее будничной чуть стыдной, но трогательной нелепости: нелепость человеческих тел и реакций, нелепость окружающего пространства — всё это остро интересует Пармас, и она это точно видит.
«Паразиты» придуманы с архитектурной основательностью: две равно идеальные по своему составу семьи оказываются в изолированном от мира доме, где все определяется этажами и ловкостью художника-постановщика.
Порумбою, еще недавно очень системно изучавший ограничения, которыми по рукам и ногам связаны люди, демонстративно заканчивает с этими штудиями, отменяет границы и визы, переводит родной румынский на канарский свист.
«Дылда» — хороший фильм, но его главный изъян в нежелании приподняться над заявленной темой — при всей смелости поставленных задач решаются они крайне осторожно и расчетливо. Балагов хорошо понимает, что именно ему удается, и не выходит за эти рамки. Было бы страшно сфальшивить. И он не фальшивит, но и не говорит ничего сверх.
С темой войны Никлу работает впервые, но как отличник обращается к классике воинственного антимилитаризма, «Апокалипсису сегодня».
Инверсия символического порядка реальности, ставшая возможной вследствие классовой, социальной, политической катастрофы и, влекущая за собой катастрофу антропологическую, и становится главным смыслом и образом этого фильма.
Лапид интересно и умно соединяет европейскую традицию с ближневосточной. Позволяя своему персонажу будто бы выбирать между ними, он приходит к их общности — к синонимической беспомощности перед лицом новейшего цивилизованного варварства, которое оживает в пресыщенности, технократии, вежливом, гигиеничном насилии
Изучающая сдвиги «Амбивалентность» кажется сложносочиненным, но все-таки живым организмом, которому удалось выбраться из культурологических силков сценария, в котором Вильгельм Телль погоняет святым Себастьяном, Эдип — Амуром, а мелодраматическая страстишка не прочь перерасти в греческую трагедию.
Весь фильм ждешь, что приторная сказка о накуренном повесе обернется своей по-настоящему непристойной изнанкой. Но после «Отвязных каникул» Корин решил снять свой собственный диснеевский фильм, где вместо Белоснежки — обдолбанный Макконахи с белым котенком в руках под лучами закатного солнца.
«Дамбо» — крепко сработанный блокбастер, да. Но при этом, по зрительскому счастью, и личное кино Тима Бертона, чью не особо мрачную тень иной раз можно углядеть в его фильмах — причем не только и даже не столько в лучших.
На излёте седьмого десятка Нил Джордан хулиганит. В разгар переустановки западной «системы безопасности» и составления онлайн нового, глобального, этического [кино]кодекса он снимает жёсткий и придурковатый, как гиньольные спецэффекты 1980-90-х, страшный и старомодный триллер
«Тройная граница» подразумевала простор: здесь торжество вертолетной съемки и горные пики, герои успевают промокнуть, высохнуть, замерзнуть и искупаться. Тем интереснее наблюдать, как Чендор сохраняет привычную для себя камерность.
«Асфальт» — эталонный slow burner, медленное кино, в котором все решают ударные секунды, а остальное время драматургические мехи накапливают побольше воздуха.
Никому не пришло в голову, что в Сантьяго под началом Альенде был не дождь, а невыносимая затяжная анархия. Народному единству они с легким сердцем присвоили национальный флаг Чили — по их логике, Пиночету следовало выступить под черным знаменем с черепом и костями. Фильм получился глупый, митинговый и очень-очень длинный — чем поставил советский прокат в кромешный тупик.
Талант Гранильщикова — в чувствительности к моменту, тому самому цайтгайсту. Темперамент поколения — меланхолия, объединяющая идея — чувство довольно почётного поражения, и режиссёру удаётся транслировать его без прямых метафор и почти без пояснений
У Брэди Корбета никогда не повзрослевшие изношенные дети, убийцы, самоубийцы, звезды оказываются подлинными героями недоношенного двадцать первого века, в соавторах которого и любого другого так легко увидеть Люцифера, особенно если ты сломан, болен, измучен и юн.
На блеклом фоне унылой современности главный герой расцветает не хуже лилии. В силу возраста и осанки он помимо правил, над дежурной корректностью, вне полицейской статистики и за рамками борьбы за оптимизацию (которой увлекаются даже наркоторговцы).
«Интересную жизнь» можно рассматривать как ходячую, а то и бегающую, энциклопедию якутского кинопроцесса — многие его ключевые фигуры представлены в естественной среде обитания. Они не говорят на камеру умные вещи, как это могло бы происходить в серьезной документалистике, а просто живут, причем и правда весьма увлекательно
Кинематографистам пора уже прекратить воспринимать кино как трейлер к телепроектам.
