Арнольд дает передышку в борьбе за существование — просвет бытия. В «Птице» этот просвет значительно расширился, приняв неожиданный фантастический оборот. Фантастика — новость для Арнольд, но именно с ней — на фоне своих излюбленных мотивов — в этом фильме режиссер справляется лучше всего.
Лучше всего «Арман» фиксирует именно чувство тревоги — то нарастающее, то сходящее на нет в момент катарсиса.
«Англичанин» стал по-настоящему оригинальным примером переосмысления опыта прошлого.
Безусловно, сериал снят в американской гангстерской традиции, хотя и с торжественной неторопливостью — на грани созерцательности, которую часто ценят в азиатском кино.
При небольшом количестве действующих персонажей, ограниченности локаций и изобретательности диалогов «Еретик» вполне может остаться в памяти атмосферным триллером с элементами жуткого, — а может, даже мрачным мамблкором с запоминающимся бенефисом Хью Гранта.
Это изобретательно снятый роман взросления, который смотрится на одном дыхании, даже если вас не особо интересует личность Трампа и актуальные этические и политические споры. В сущности, это сказ про джедая, который выбирает «темную сторону силы».
Все, что можно сказать о симфонии «Смерть», можно сказать и о фильме «Жизнь». Тонкая грань между китчем для масс и китчем для умников. Никакой надежды. Обезьяны, как вы и я.
Ким не просто сопоставляет сферы психического и паранормального, а смешивает их, нарушая автономию каждой.
Фин Трох укутывает свой фильм в такой непоколебимый гуманизм, что даже в, быть может, излишне нравоучительном финале видишь не фаталисткий приговор, но возможность прощения.
«Мой Марчелло» среди прочего — легкий и целебный сеанс психотерапии.
Что появилось раньше: желание ублажить мужской взгляд — или его диктат, деформирующий женщин? Фаржа отвечает недвусмысленно — иронично вооружившись не только чудо-препаратом, но и всем арсеналом маскулинных объективирующих паттернов.
Разгуливающий по безлюдным улицам тигр или взгромоздившийся на руины павлин — это сцена из эксцентрической комедии или из человеческой трагедии? У Гуань Ху они идут рука об руку — или лапку, если хотите.
Прелесть картины Бэйкера в нежелании шокировать и потрясать зрителей трагедиями, а в точном изображении течения времени.
Чем ближе финал, тем сильнее «Жокей» походит на стилистическое упражнение. Хотя для магического реализма это и не порок.
Сновидческую природу It follows трудно не заметить, и все же хочется подчеркнуть, что она рождена кошмаром, структурирована и отчасти сконструирована его кинематографическим эквивалентом, а также предлагает зрителям персональный опыт тревоги и ее интерпретации.
Но главная заслуга «Ровесника» — в том, что и одержимость российского кино священными 90-ми он разоблачает как коллективный «дипфейк». Аномальную ностальгию наконец-то показывают тем, чем она является — бесплодным упоением травмой, ловушкой самооправдания и бесперебойным источником жалости к себе.
Назвать историю Агнес универсальной и растянуть ее до сегодняшнего дня, конечно же, нельзя. Однако ужасы XVIII века, несмотря на условности жанра и эпохи, пугающе легко проецируются на сегодня.
Как нередко случается с жанровыми хитами, «Зов могилы» в первую очередь цепляет сноровкой — виртуозностью и находчивостью исполнения. Дело не в самом действе — обряды интриги, саспенса и скримера лишены налета таинства, — но в соединении с другими элементами: характерами, историей, стилистикой, эпохой.
Эти идеи не революционные, исследователи пишут о них как минимум с начала 90-х. И сериал, доносящий их, пусть даже максимально откровенно, не должен вызывать эффект разорвавшейся бомбы, если только не выходит в мире, по-прежнему насквозь пропитанном патриархатом и гендерным детерминизмом. Но он вызывает. Он вызывает.
Что может дать игровое кино в XXI веке, когда три часа просмотра «тик-токов» увлекают больше, чем полнометражный фильм? Что еще может дать кино? «Претенденты» Луки Гуаданьино по дебютному сценарию Джастина Курицкеса, писателя и создателя вирусного видео «Продавец зелья» (2011), — один из самых убедительных в текущем сезоне ответов на этот вопрос.
У фильма точно есть автор, и у него есть определенная позиция. Дети, подростки в нем — вполне себе герои нашего времени.
«Нужды путешественника» не имеют усложненной структуры, какая бывала у фильмов Сан Су: здесь нет двухчастности, заставляющей сравнивать один и тот же сюжет, рассказанный дважды, или игр со временем, объективностью или субъективностью рассказа. Но в этом фильме тоже довольно быстро угадывается формальная структура, создающая некоторые ожидания и обманывающая их.
Речь в фильме не просто о доброте, как слишком уж явно следует из названия, но об очень специфическом ее виде — даже любви, существующей в контексте динамики власти.
«Марс Экспресс» до самого финала не изменяет себе и сохраняет впечатление дорогого калейдоскопа, до краев заполненного яркими элементами, притягивающими внимание.
Только итоговая интонация, что Киреевой, что научного консультанта, ободряет, а на титрах повисает хулиганское «Улыбнись!». Как расписка в нежелании стращать зрителя, как исполнение завещания Чаплина и Эрмлера — искать надежду посреди «обломков империи», вопреки modern times.
