Каждая сцена в «Святых моторах» выглядит как новелла, а точнее — как стихотворение, все вместе они превращают фильм в увесистый поэтический том, видимо, вместивший в себя все то, что Каракс не смог снять за эти долгие тринадцать лет.
Все-таки существует тип людей, которые даже не самый новый анекдот или многократно повторенную лекцию рассказывают так, что с удовольствием слушаешь от начала до конца. Мартин Макдонах из таких.
Все это сложно воспринимать всерьез, смерть у Литвиновой не только неотразима, но и сумасбродно смешна. Помимо того, что весь фильм окутан «смертельным очарованием», сквозь сигаретный дым и пары духов можно разобрать и безусловно любопытные культурные отсылки — старая заброшенная больница, формально находящаяся в Москве, всем своим патологоанатомическим обаянием напоминает «Морфий» то ли Булгакова, то ли Балабанова.
В итоге статья о болтовне в «Пушкине» превращается в не что иное, как в фильм о болтовне в «Пушкине» — не прирастая по дороге тем объемом, который обычно приобретает история на пути от бумаги к экрану.
Аркус первым делом замечает, что самое простое проявление внимания уже помогает, когда в самом начале постоянно кормит пугающего ее, еще незнакомого и совершенно непонятного человека. Затем она научается понимать и его, и себя. Камера же Хамидходжаева не просто наблюдает — она умудряется воплощать взгляд, стремящийся к пониманию, внимательный и деликатный одновременно. Так мы неожиданно получаем возможность стать свидетелями чуда — одновременно человеческого и кинематографического.
Одна задача решена точно: писатель Василий Гроссман, чьи книги отсутствуют на полках российских книжных магазинов и в школьной программе, хотя бы на время окажется в центре внимания всей страны, которого он оказался трагически лишен при жизни.
Подобным же образом «Духless» пытается максимально близко подойти к описанию шума времени 2000-х — но снова не может предложить ничего менее грубого, чем единство и борьбу противоположностей, в своей преувеличенности напоминающих флюс.
Джареки берет отдельную композицию из широкого полотна и заметно упрощает картину, оттенив морально неустойчивых людей очень хорошим бедным парнем. Тут ему почти отказывают чувства меры и стиля, но дебютант не скатывается в дидактику, да и вообще снимает не столько про вопросы этики, сколько про элегантную старость Ричарда Гира.
В «Большой вечеринке» хватает хулиганской критики государства и общественного устройства в целом, тоже можно наблюдать Депардье (пусть и в эпизодической роли гадалки), однако с этой немного нафталиновой картиной про освобождающую миссию контркультуры, к тому же нацеленной в первую очередь на французского зрителя, не все так просто.
Погони и перестрелки можно смотреть просто как погони и перестрелки. А в финале ретро-футуристический вестерн и вовсе превращается в хоррор про демонического ребенка, что можно посчитать и в плюс, и в минус. Американская кинокритика хором хвалит Джонсона за изобретательность, но, сложатся ли элементы пазла в стройную картину, зависит, пожалуй, от зрителя.
В «Руби Спаркс» место обреченности занимают неудачи, а молодой писатель может повзрослеть и придумать магическую формулу, которая обнулит счет накопленным ошибкам. Дальше в будущее Казан предпочитает не заглядывать. Во всяком случае, не в этом фильме.
В конце концов, бывают же фильмы про небоскребы, из которых сложно выйти, — «Крепкий орешек», например. А у «Дредда», как и у «Рейда», хватает достоинств помимо истории. Кровопролитность расправ, граничащую с гиньолем, также можно записать в плюсы: комиксы про Дредда не отличаются сдержанностью, и людей там истребляют десятками миллионов.
В каком-то смысле это индийские «Ночной дозор» и «Обитаемый остров» — очень дорогое амбициозное предприятие по созданию продукта, который смог бы конкурировать с Голливудом в жанре для Болливуда нетипичном. Результат любопытен уже как социокультурный феномен, тем более что это уже не первая индийская попытка.
«Хорошо быть тихоней» вписывается в ряд, который составляют те же «500 дней…», а также «Джуно» и «Маленькая мисс счастье». И заметно проигрывает в глубине раскрытия образов и тем «Миру призраков» — лучшему американскому фильму про то, насколько же поганым становится мир в старших классах. И, конечно, The Smiths, Ник Дрейк и виниловые пластинки — это клише, но они и стали клише только потому, что так часто оставляли след в сознании впечатлительных подростков.
Автор дает своим героям возможность побить цепью зомби на улицах Токио, погонять на «Роллс-Ройсе» по Красной площади, расстрелять ГУМ, отбиться от пары исполинов с топорами на Таймс-сквер и дважды встретиться в американских пригородах с убитой в самом первом фильме боевой девицей Рэйн Окампо (Мишель Родригес).
Проблема «Москвы 2017» в том, что двухчасовой фильм, развивающий идеи альтерглобализма и тезисы труда общественного деятеля Сола Алински «Правила для радикалов», плавно перетекающий из русла социальной критики в русло шаманской антиутопии, изначально играет на чужом поле — и не слишком удачно. Когда в картину впихивают сотни смыслов, сам фильм, как правило, превращается в бессмыслицу.
На экран смотреть в какой-то момент становится буквально больно — закладывает уши, щурятся от слепящего света глаза, трещат мозги. Идея примитивного рая на берегу океана, под палящим солнцем, оборачивается повседневным адом, где праздник не кончается никогда.
Тридцатилетние холостячки пререкаются, поминутно вставляют «fuck» в свою речь и довольно быстро убираются в хлам в знак протеста против скуки.
Пожалуй, лучшее применение для такого зрелища — включить его без звука на автореверсе в какой-нибудь модной галерее, и пусть себе играет: зачем сидеть в зале два часа, благоговейно затаив дыхание, категорически непонятно.
«Вера» — смешной и безнадежный фильм о том, как любовь к Всевышнему лишает права на любовь твоего ближнего.
Этот фильм — развернутая аллегория взаимоотношений человека и Бога, которые уже давно искренне ненавидят друг друга, но обойтись друг без друга все еще не способны.
Гилрой старается сохранить заданный режиссерами прошлых серий темп и гоняет своих героев по крышам и улицам. Реннер убедительно сокрушает врагов, Вайс не менее убедительно паникует.
«Жить» сделан идеально зрительски, он максимально приближен к каждому, кто его смотрит, тематически и интонационно. Его поймет любой, кто в своей жизни терял близких и переживал крушение мира, узнавая, что такое смерть.
Проблема в том, что, хотя сказки о чистой любви для девочек старшего школьного возраста, наверное, тоже имеют право на существование, вряд ли стоит выдавать их за научную фантастику и под этим видом показывать взрослым.
На протяжении долгих лет Джордж Харрисон при помощи музыки, ЛСД, восточных учений или отшельничества пытался избавиться от терзавшей его внутренней дисгармонии, и наблюдать хронику этой борьбы оказывается увлекательнее, чем внимать любым выдуманным концепциям.
