Такого разброда не утаить, даже если вывести на экран сотню кошек.
Зачем всем видом показывать, что в твоем фильме есть тайна, когда обозначил дискурс на первой минуте? Лантимос стал подмигивать намеками так часто, что это напоминает нервный тик.
Может показаться, что режиссеру не удается сфокусироваться на единой перспективе, но эта многоголосица для него и есть суть времени. Токсично-маскулинный хор героев, которым есть о чем плакать и тосковать. «Байкеры», как и любая фиксация конца эпохи, полон меланхолии и злого предчувствия.
Обычно оправдывающая халтуру полемика по «Гадкому» сводится к тейку о том, что «это эскапистское развлечение для малых», но дети все же достойны лучшего, а не полуторачасового филлера, кульминация которого — немотивированное отцовско-сыновье единение, снимающее тараканье проклятие, порчу, сглаз и прочие хвори.
Создатели «Головоломки» вновь пытаются объять необъятное, схематично поясняя, из чего складывается самопознание.
Поставившим последние две части дуэту Адиль & Билал — Бэй с «Алиэкспресса», за вычетом подсмотренных у маэстро фишек (в том числе с кружащими операторскими дронами из «Скорой»), остается насыщенный на цвета видеоряд для очередного клипа DJ Khaled — недаром тот появляется здесь в камео.
Героя не только бесстыдно отредактировали, сведя к набору мемов про понедельники, но и не без садистских ноток проводят по какофонии унижения и боли. Неужели в наше травоядное время даже Гарфилд стал неудобным персонажем, образ которого нужно смягчать?
Во всем этом видится сеанс притворства, где режиссер, словно та же Мина после посиделок в баре, как бы говорит зрителю: «Настоящая я бы ему не понравилась».
Режиссер Литч, десять лет назад оседлавший (вместе с Чадом Стахелски) новую волну переметнувшихся в режиссуру каскадеров — самый трендовый голливудский транзит в постановщики экшен-кино, — с легкой грустью два с лишним часа признается в любви бывшему делу жизни.
Мегаломанию Красински хорошо описывает один из IF-ов по имени Блю, громоздкий фиолетовый мохнатый шкаф, которого кличут «очаровательной катастрофой». Весь этот преимущественно рукотворный карнавал задуман лишь для того, чтобы рассказать о важности улыбки.
В диапазоне тех же имперских идей (от репрезентации до ленивого журения) годами существует «Планета», проецируя на приматов проблемы общественного строя белого человека. Но вместо социального комментария — тупик.
Сейчас же Дени Вильнев со второй попытки таки оседлал червя Шаи-Хулуда.
По наградному сезону Сон вели прежде всего как одаренного драматурга — и в этом аспекте «Прошлые жизни» напоминают скорее отчетную дипломную работу.
Это честный и бескомпромиссный разговор о том, что в современном мире судят по обложке, которой давно является не внешность, а комбинация идеологических, расовых и политических тегов.
«Зона интересов» — это как «Дау», если бы тот был от и до драматургически придуман, до запятой прописан и впоследствии заучен артистами. Словом, никакого трансгрессивного экспириенса.
На первых же минутах фильма закадровый голос печально заключает, мол, все ответы остались в горах и другим они недоступны — если это прекрасно понимал и сам Байона, стоило ли начинать?
Может, из этой истории и получилось бы что-то путное, не будь это восторженной одой рекорду, по меньшей мере требующему изучения, — Книга рекордов Гиннесса заплыв Дайаны аннулировала за недостатком независимых соглядатаев и противоречивых сведений очевидцев.
Этот по-живому афористичный и комичный фильм все же разочаровывающе двухмерен (чем все слегка обедняет) — по мнению автора, София с Сильвеном по своей природе полярно несовместимы как черное и белое.
Это не новаторский подход, а шарлатанский, вопиющая обезличенность всего в «Красных комнатах» — не знак концептуального нежелания показывать больше, чем требуется, а скорее того, что режиссеру показывать вовсе и нечего.
Объявленный ромком-ренессансом после 200-миллионных сборов фильм напоминает скорее агонию спекшегося на сиднейском солнце жанра.
Картина больше напоминают включение из сценарной комнаты, где заперт один единственный автор в кризисе настолько глубоком, что впору из комнаты больше не выходить никогда.
«Повышение» — не более чем ремесленный пейзаж, предназначенный для декора гостиной, зато приятный глазу и написанный от руки.
Полуавтобиографический нарратив потерялся за драматургической повинностью, состоящей из троп тихого травматичного инди-кино десятых.
«Шпионские романы проще любовных», — подмечает Конвей. Вону не по силам даже такой палп-фикшен.
Вся эта восхитительная чушь неосознанно для режиссера «Паутины» Кларксон почти переходит в категорию ядерного кэмпа, и если бы эта грань действительно была пройдена, можно было говорить о категории «так плохо, что хорошо».
