Каждые пять минут хронометража задумываешься, почему это происходит. И дело не в креативной беспомощности Мазера и его соавторов (не без этого), а в причинно-следственных связях.
Netflix не жалеет денег на гонорары артистам, что касается остального — и так сойдет.
На этот раз и материал не тот, и ремесленного таланта на что-то большее, чем ласковую видовую открытку, не хватает.
Режиссура Холл тактична, она держится на расстоянии от своих героинь, дает им воздух, пространство, обозначает тревогу и распад индивидуальности.
Даже судьба ушлого и жалкого торгаша с Голливудских холмов может быть полем битвы добра и зла, бога и дьявола. И в этом Каммингс, конечно, поддерживает задачи большой литературы в форме своих маленьких уязвимых фильмов.
Режиссер Куосманен снял универсальное, искреннее и уютное кино про то, что Россию действительно не понять умом, а только сердцем и душою (на птичьем языке).
«Раккун-Сити» — фильм, который погубит интернет, фан-база, споры о каноне и прочий околоигровой флер.
Слово «семья» звучит в «Энканто» едва ли не чаще, чем за все девять частей «Форсажа». Обнимемся.
Уэс старается, чтобы было как на Монмартре, но его «Вестник» — «Нью-Йоркер», а взгляд — американца. Это нормально, против происхождения не пойдешь, но Андерсон искренне верит, что его Aline звучит как оригинал. Нет.
Свою карьеру режиссер начал с великих «Дуэлянтов», где рыцарское упрямство возводилось в идею фикс, отчего тошно было всем. Плохо каждому и в «Последней дуэли». Ибо какие идеалы ни преследуй, а любое разбирательство превращается в беспощадную мясорубку.
«Медея» — изящно пересказанный миф, его история глазами рассказчика стала чем-то большим. Манящей, мрачной тайной, приблизившись к отгадке которой, невозможно выбросить ее из головы.
Здесь легко пропасть, растворившись в пленочном зерне — сложно представить себе что-то более естественное для любой кинореальности.
Фильм патологически стерилен (ни одного выходящего из ряда телепостановки режиссерского решения) и затянут (словно в контракте на право снять байопик было указано подробно следовать всему, что семья Уильямс считает важным).
Приквел «Армии мертвецов» отрабатывает единственную (увы) гениальную сцену из фильма Снайдера, в которой (совпадение ли?) также солировал персонаж Швайгхефера.
Своб заигрывает с эстетикой неовестерна, продолжительно цитирует «Схватку» (сцену пробежки по улицам от копов почти покадрово) и бесстрастно воспевает родной край. Пусть иногда его идеи не соответствуют производственным ресурсам, режиссер честен.
Напрасные слова, пустые усилия, «Происхождение мира» — театр, а не кино. Актеры произносят реплики, декорации друг друга сменяют (офис, квартира, ресторан, еще одна квартира), на протяжении полутора часов Лафит ищет, как «сшить» между собой акты и придать пьесе художественного объема.
Не ревизия, не ретро, а архаика, в сравнении с которой «Большое ограбление поезда» — бойкий метамодерн.
Это практически идеальный пример того, как следует создавать контент по видеоиграм.
Неповоротливой и громоздкой истории Гойера не хватает живости, все герои, за исключением кривовато ухмыляющегося Селдона, предельно серьезны и старательно хмурят брови — еще бы, ведь от успешности их миссии зависят судьбы миллионов.
Отличительная черта фильмов Карнахана (помимо здорового идеализма) — это юношеский задор. Настоящее мужество (по любую из сторон закона) восхищает. Дежавю — не случайность, а коллективная память. Если и умирать, то с азартом.
Сделало ли творчество Уэйна мир добрее и теплее? Наверняка. Ведь листать слайды с картинами Луиса не в пример познавательнее, чем смотреть «Кошачьи миры».
Режиссерский дебют артиста Брюля сделан по принципу «и себя показать, и на жизнь других посмотреть». «По соседству» — кино умеренно-саркастичное, снятое патологическим отличником.
«Шум» — «кино спин», пластичное, подвижное, улавливающее нерв внутреннего неразрешимого конфликта между честью и инстинктом самосохранения.
Новый «Виновный» — такой же радиотеатр, как и предшественник, но у датского фильма была благородная холодная отстраненность, которую Фукуа превратно принял за стерильность.
Очередной Netflix-оммаж слэшерам 90-х, но лавирование между насупленной серьезностью «Я знаю, что вы делали прошлым летом» и саркастичностью «Крика» — задача для камикадзе. И еще хуже, когда для этого челленджа нет ни чувства юмора, ни таланта.
