В конце концов, каждый из его несчастных бедолаг перестает притворяться — и то, как зафиксирован этот болючий процесс в «Аноре», придает ей щемящей искренности, преодолевающей все языковые несовершенства.
«Ловушка» с ее вульгарным, вызывающе комичным насилием, велеречивым сарказмом и морально-этической неопределенностью, бесспорно, очередной экспириенс.
У Альвареса плохо со всем, что отличало индивидуальность его предшественников.
В реальности любая ода воображению блекнет, если на режиссерском мостике не стоит какой-нибудь мощный визионер.
Не считая режиссерского трепета к знакомым с детства краям, романтическое напряжение в кадре попеременно стремится к нулю — видимо, заземлило в полях.
Тридцать лет назад все те же два часа Йоханссон и Татум бы поочередно отпускали остроты и миловались — и это точно было бы классное кино.
Лайвли же, если кого-то и выбирает, то свое отражение — ее авторитарное творческое влияние сводится к узурпации большинства крупных планов не только на «оскаровский» плач, но и для того, чтобы подсветить наряды, аксессуары и устрашающие позолоченные шпильки.
Если «Агро Дрифт» концептуально прокатывался в стриптиз-барах, то «Вторжение» должно стать хитом залов игровых автоматов.
В авторской непоследовательности «Жатвы» нет манящей недосказанности, только поверхностно-невнятная вариация всех тропов, присущих исследующим нравы драмам о жестокосердности коммун.
«Я все еще здесь» — далеко не тот застеночно-пыточный фильм, который можно представить, ориентируясь на предпосылки трагедии Юнис и Рубена. Будет и больно, и грустно, и светло, но не только от мученических тягот, выпавших на их долю.
Так, «Братство» оказывается далеко не хроникой схватки двух культов, а чуть ли не антитрампистским плакатом, параллеля деятельность Мэттьюса со штурмом Капитолия. Иногда все-таки лучше от себя ничего не добавлять.
Картина «Наконец» — и прощение, и исповедь, и все та же импровизация на трубе, потому что душа поет и музыка лечит.
Поверить в народного мученика в частности и такое кино морального беспокойства в целом, смогут лишь самые наивные, те, кто и правда считает, что меняет мир лайком в соцсетях, а «за будущее коз» кто-то готов лезть на амбразуру.
За первые пять минут картины Ларраин в клиповой нарезке успевает реконструировать все классические фотоснимки и луки Каллас — на том содержательном уровне «Мария» и остается.
«Планета Б» не просто очередной прескверный стриминговый сай-фай — это копеечная социальная антиутопия, смахивающая на подпольный агитлисток о борьбе против всего плохого.
Все это смешно и узнаваемо — от подростковой несдержанности и полемической страсти до неустанных поисков вайфая и разговоров вслух с книжкой.
Такого разброда не утаить, даже если вывести на экран сотню кошек.
Зачем всем видом показывать, что в твоем фильме есть тайна, когда обозначил дискурс на первой минуте? Лантимос стал подмигивать намеками так часто, что это напоминает нервный тик.
Может показаться, что режиссеру не удается сфокусироваться на единой перспективе, но эта многоголосица для него и есть суть времени. Токсично-маскулинный хор героев, которым есть о чем плакать и тосковать. «Байкеры», как и любая фиксация конца эпохи, полон меланхолии и злого предчувствия.
Обычно оправдывающая халтуру полемика по «Гадкому» сводится к тейку о том, что «это эскапистское развлечение для малых», но дети все же достойны лучшего, а не полуторачасового филлера, кульминация которого — немотивированное отцовско-сыновье единение, снимающее тараканье проклятие, порчу, сглаз и прочие хвори.
Создатели «Головоломки» вновь пытаются объять необъятное, схематично поясняя, из чего складывается самопознание.
Поставившим последние две части дуэту Адиль & Билал — Бэй с «Алиэкспресса», за вычетом подсмотренных у маэстро фишек (в том числе с кружащими операторскими дронами из «Скорой»), остается насыщенный на цвета видеоряд для очередного клипа DJ Khaled — недаром тот появляется здесь в камео.
Героя не только бесстыдно отредактировали, сведя к набору мемов про понедельники, но и не без садистских ноток проводят по какофонии унижения и боли. Неужели в наше травоядное время даже Гарфилд стал неудобным персонажем, образ которого нужно смягчать?
Во всем этом видится сеанс притворства, где режиссер, словно та же Мина после посиделок в баре, как бы говорит зрителю: «Настоящая я бы ему не понравилась».
Режиссер Литч, десять лет назад оседлавший (вместе с Чадом Стахелски) новую волну переметнувшихся в режиссуру каскадеров — самый трендовый голливудский транзит в постановщики экшен-кино, — с легкой грустью два с лишним часа признается в любви бывшему делу жизни.
