Высокое и низкое слились в непристойном соитии. Компромисс в определенном возрасте столь же невинен, как суицид: доживите до этих лет, а потом судите.
Не переходя в область гротеска или карикатуры, фильм язвительно высмеивает лицемерие, лежащее в основе уклада, в котором доминируют не столько даже мусульманские догмы, сколько южный и восточный мужской шовинизм.
Стыдно — вот главное ощущение, которое рождает этот фильм. За действия ходульных героев, сбежавших в доступный индийский рай от московского снега и депрессивного мрака, за режиссера, решившего своих кинозрителей деспотично и публично пристыдить, наконец, за тех, кто поверил, что этот фильм про нас, про современных русских до сорока.
Земекис и построил «Прогулку» как гибрид двух голливудских жанров: фильма о непризнанном художнике и фильма об ограблении.
Гильермо дель Торо создал щедрый на визуальные красоты готический кинороман, наследующий эстетику его картин «Лабиринт Фавна» и «Хребет дьявола».
Это не документальный в привычном смысле фильм, он про атмосферу и чувства, про боль и жизненное ненастье и про то наконец, что литература — занятие дорогое во все времена.
В фильме нет ни матерной лексики, ни секса — ночное свидание влюбленных показано с целомудрием, достойным советских стандартов студии Горького. Но удивительным образом «14+» — это редкий фильм, в котором не чувствуется фальши и условности в изображении жизни подростков, а пронизывающие его, особенно ближе к финалу, теплота и доброта не оборачиваются патокой.
Ридли Скотт в сцене возвращения «марсианина» на космическое судно дал понять, что ему не чужд опыт «Гравитации», однако новому технологическому роману предпочел традиционный — очень человеческий и очень американский.
«B-Movie» — это даже не фильм, а один большой клип, как если бы его взялся снимать Вим Вендерс.
Моретти достиг компромисса с жизнью. И не только с личной, но и с общественной — он по-прежнему левак, но без эпатажа и радикализма. Кто-то даже назвал его новый фильм консервативным. За такое в молодости Моретти, недолго думая, пустился бы в драку. Сейчас он де-факто признает расхожую, приписываемую Черчиллю банальность: кто в юности не был революционером, у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором, у того нет мозгов.
В новой ленте Апатоу жизненная философия девушки без комплексов с крепкими феминистскими задатками терпит катастрофу натуральным образом и ко второму часу неумолимо скатывается в розовую сказочку про любовь и принца, радоваться которому вряд ли стоит.
Фильм Кападиа, по сути, декларирует самоубийственную для документалки вещь: чтобы понять героиню, вовсе необязательно смотреть грамотно скомпонованные архивы, достаточно слушать ее песни.
По О`Райлли получается, что Москва — город, конечно, красивый, особенно в лучах рассветного солнца (спасибо операторской работе Федора Лясса), но живущие тут люди — сложные и никуда не годятся. Ни один его герой высокими человеческими качествами не блещет, более того, за них порой становится стыдно и противно.
Все же главные достоинства фильма сосредоточены в визуальной плоскости. Что касается персонажей, они довольно стереотипны, а их отношения почти бесконфликтны, хотя реальные события, положенные в основу фильма, давали в этом плане куда большие возможности.
Неумелость и нелепость тут просто виртуозные, настолько откровенно плохо «Стоп» снят и смонтирован, с минимальными энергозатратами уж точно. Это явный эпатаж южнокорейского художника, триумфатора множества европейских фестивалей, громкое имя которого позволяет делать всякое и испытывать свою репутацию на прочность.
Кажется, в фильме воплощена мечта сталинских идеологов от культуры: тогда говорили о борьбе хорошего с лучшим как единственном конфликте при победившем социализме. Видно, Франция уже достигла этого блаженного состояния. Во всяком случае в картине Берко драматизм возникает исключительно от гормональных нервных срывов.
Этот абсурдистский фильм кажется более реалистичным, чем все наше реалистичное кино вместе взятое. Норма окончательно размыта — вот это о чем. Нормы больше нет. Ее нужно искать самому. Пора просыпаться.
«Агенты» сняты чуть быстрее, чем снимали тогда, но это «чуть» не вульгаризирует эстетику 1960-х, а избавляет от архаичности. Ритчи не пытается тупо имитировать мелочи стиля «свингующей эпохи»: он оперирует гранитными блоками поп-романтики.
Фильм снят с безрассудным порывом, перекрестное опыление жанров в итоге дало смесь триллера, социального комментария и черного юмора. Действие несется вперед, пока герой Джилленхола на своей красной тачке продолжает жать педаль в пол, а мимо проносится ночной мир Города ангелов, Лос-Анджелеса, с пожарами, автокатастрофами и изувеченными трупами.
За свою уже почти 20-летнюю историю сага о секретном подразделении, шпионы которого с легкостью и огоньком берутся за неисполнимые задания, переживала порой взаимоисключающие взлеты и падения. Но с нынешней картиной, несмотря на некоторую лоскутность повествования и отсылки к самым известным шпионским экшенам, создателей хочется только поздравлять.
Сама тема бессмертия через смену тела — настолько общее место мировой фантастики последних семидесяти лет, что сразу даже и не скажешь, из какого конкретно фильма Сингх заимствовал конкретные предполагаемые обстоятельства «Вне/себя».
Беда в том, что гениальный хореограф насилия, получив в свое распоряжение бюджет в $65 млн, словно устыдился того, что именно в насилии черпал некогда вдохновение, и обратился к человечеству с проповедью на тему «Гражданская война — это нехорошо». Кто бы сомневался! Однако же общее место, даже оформленное в эстетике конфетной коробки, остается всего лишь общим местом: доктор Живаго может спать спокойно.
Непонятно, отчего Крис Коламбус, снявший такую бессмертную классику, как «Гремлины», «Один дома», два первых «Гарри Поттера», и еще множество других отличных картин, вдруг выдал несуразный и неловкий фильм. Зачем ему понадобилось оживлять низкопробный юмор и нелепого увальня Адама Сэндлера образца 1990-х годов — загадка.
«Японскую невесту» поставил бельгиец Стефан Либерски. В его режиссуре много обаяния и маленьких достоинств, но в общем он остается на уровне взятой им литературной основы — милой, но не более того беллетристики Нотомб.
Андерссон сумел пройти через эпоху постмодернизма, не поступившись своим авторским началом, но сохранив качества раннего «наивного» кинематографа — эксцентрику, юмор, любовь к пантомиме. Сегодня все это оказывается как нельзя более пригодным для описания постапокалипсиса XXI века — во всяком случае другого языка для этого еще никто не придумал.
