Экранное время между поединками можно занять разглядыванием берлинских городских пейзажей, интерьеров, залитых разноцветным неоновым светом, костюмов и причесок 1980-х, воспроизведенных с искренней, хотя и несколько приукрашивающей нежностью и приправленных саундтреком из соответствующих эпохе хитов
Банальности смыслов в фильме противостоит лишь визуальная небанальность. У Шортланд — вязкая, местами гиперреалистическая, местами — полупризрачная, как поляроиды, что снимает в заточении Клэр, изобразительная манера. В ней заложена тревожность, причем тревожность, не предопределенная жанром триллера, а врожденная, онтологическая.
«Дюнкерк» — очередное блестящее, технически безупречное, очень профессиональное упражнение в стиле, напрочь лишенное человеческих эмоций. Его режиссер Кристофер Нолан, как настоящий полководец новейшего времени, оперирует сотнями и тысячами душ, не обращая внимания на единицы.
В «Дикой истории» нет навязчивого морализаторства. Этот фильм — просто зеркало, которое режиссер ставит перед зрителями, а уж насколько оно кривое, каждый может решить сам. И хотя диагноз, который де ла Иглесиа ставит обществу, довольно неутешительный, маленький проблеск света в конце канализационного тоннеля он все-таки оставляет.
Фильм невыносимо скучный, но только во вторую и все последующие очереди. В первую же очередь это бесчестный фильм. Бесчестный в том же смысле, в каком бесчестны фильмы-катастрофы, три четверти которых посвящены лирическим отношениям главных героев и только последняя четверть — собственно говоря, катастрофе.
Фильму, с одной стороны, не хватает смелости закинуть чепец за мельницу и превратиться в трэш совсем уж бескомпромиссный, а с другой — разоблачающие человеческую природу идеи, которые он проповедует, настолько банальны и поверхностны, что вызывают разве что пожатие плечами.
Чухрай показывает, что нет «правильной картины», догматически разделенной на рай и ад, а есть механизм истории, захватывающий и перемалывающий всех. И степень исторической вины не может быть взвешена на коллективных — национальных или социальных — весах, только на индивидуальных.
Фильм не отказывает себе в мудрой иронии, давая понять, что большинство утопических манифестов осуществились лишь на коротком отрезке времени, а многие прекрасные, самоотверженные и революционные художественные идеи полностью интегрировались коммерческим арт-рынком.
Самое страшное в «Мумии» — финальные титры: из них явствует, что над сценарием трудились шесть человек, включая асов фантастического жанра Дэвида Кеппа, Кристиана Маккуорри и самого Куртцмана. Возникает ужасный когнитивный диссонанс: ведь зритель в процессе просмотра как-то свыкается с мыслью, что смотрит нечто снятое вообще без сценария.
«Чудо-женщина» органично займет нишу «летнего блокбастера» с размашистыми экшен-сценами и проблесками юмора. Ведь, кроме пола, главная героиня ничем не выделяется в ряду собратьев-мужчин, спасающих мир с помощью доброго слова и какой-нибудь суперсилы.
Возможно, самое большое достижение Алексея Германа в этой ленте — отказ от забронзовевших иерархий, от официального пантеона мастеров культуры, взгляд на героев как на частных людей. В эпоху обильно спонсируемых государством байопиков это — неформат.
Показанная в фильме драма обескровленных человеческих отношений вызвана общим климатом современной российской жизни, с непроходящей зимой, непреходящим ожесточением и разлитой в воздухе агрессией.
Фильм представляет собой набор утомительно громыхающих эпизодов и, будучи в действительности самым коротким во всей франшизе, кажется бесконечным, а главное и самое неприятное для приключенческого кино — просто-напросто скучным.
Рекомендовать этот фильм как академическое учебное пособие для высшей школы было бы странно — масштаб не тот, не те структура, подробность и глубина, но на роль введения в предмет для широкой аудитории он вполне годится
«Завет» — это «Космическая одиссея» Скотта. Он, как и Кубрик, позволяет себе говорить о Тайне Творения и Мироздания (непременно с большой буквы) и человеке (непременно с маленькой буквы). Более того, ухитряется делать это так, что получается не смешно, а разве что безумно.
Две героини пребывают в вакууме давнего конфликта и делают вид, что с огромным усилием преодолевают его, но в этих судорожных отношениях не хватает воздуха, и уже в конце первого часа фильм начинает тяжело дышать.
На фоне многочисленных художественных фильмов про балет документальный кинопортрет Сергея Полунина выигрывает во всех отношениях
Тех, кто посмотрел в своей жизни хотя бы три ужастика про уединенные загородные дома и их подозрительных хозяев, вряд ли ждут сюрпризы. Однако все сценарные ходы собраны в крепкую конструкцию, все ружья, развешанные по стенам, стреляют своевременно, а «Прочь» одновременно угождает и черной, и белой аудитории.
Гай Ритчи даже при столь нехарактерном материале остался полностью верен себе, превратив древнюю легенду в задиристую криминальную комедию об английских гопниках
Если Гарбарски заимствовал сюжет у Шукшина, которого в ГДР переводили, греха в этом нет. Грех режиссера другой: отличную идею он развивает с такой сумеречной — под стать цветовой гамме фильма — серьезностью, что зритель может уснуть, не дослушав сагу Бермана. С другой стороны, легко ли припомнить хоть один немецкий фильм, способный рассмешить?
Следуя золотому правилу «работает — не трогай», при создании сиквела Ганн и команда сценаристов пошли самым простым путем: взяли все то, за что зрители полюбили первый фильм, только увеличили удельный вес каждого ингредиента.
Карикатура должна быть не только злой и смешной, но еще и неожиданной. Здесь же она напоминает идеальный продукт фотошопа и гламура — как раз того, что призвана высмеивать. Видимо, не случайно, что после французской премьеры, состоявшейся почти год назад, фильм вышел в прокат только в одной стране мира — в России.
Увы, путешествие на неизведанную территорию оказалось для Грея не только таким же бесплодным, как для его героя, но и гораздо менее захватывающим, чем можно было бы ожидать с такой богатой фактурой. Понятно, что на все приключения Фосетта даже двух с половиной часов не хватит, но Грею удивительным образом удалось сделать свой фильм одновременно затянутым и скомканным.
Чего у «Перестрелки» точно не отнимешь — полного соответствия формы и содержания. Зритель получает ровно то, что заявлено на афише: полуторачасовую перестрелку, снятую энергично и с максимальной изобретательностью, которую только могут позволить замкнутое пространство и скромный бюджет.
Авторам «Оптимистов» удалось немыслимое: снять о самой в нашем представлении «атмосферной» эпохе безвоздушное кино. Индивидуальность оттепели стерта, как индивидуальность героев. Экранные шестидесятые — набор не просто стереотипов, но стереотипов поверхностных. Пепси-кола, Пауэрс, кубинская революция — вот, собственно говоря, и все.
