На долю следующих разработчиков этой золотой жилы почти ничего не осталось, но они всегда могут покопаться во второй лукасовской трилогии или, чем черт не шутит, придумать что-нибудь оригинальное.
Романы и фильмы о творцах в жанре «он-обнял-ее-и-подумал» казались пыльной рухлядью уже в 1970-х. Стронг материализует творческий процесс именно что в этом жанре.
Никакой сентиментальности, зато много неподражаемого финского юмора и старого рок-н-ролла. Что это — сон, мечта или все же кусочек реальности? И то, и другое, и третье: демиург этой художественной вселенной верит в то, что они могут хотя бы частично совмещаться.
В «Битве полов» с редкой для идеологически заряженного байопика правдивостью показано, что «матч века» был не столько выдающимся спортивным событием, сколько сенсационным шоу, спектаклем, в котором каждый из исполнителей преследовал свои интересы, имеющие к спорту довольно отдаленное отношение.
В конце концов все современное массовое и как бы историческое кино исполнено в жанре комикса. А комикс тем лучше, чем наглее.
Лихо стартовавшая история оборачивается беззастенчиво бьющей на жалость мелодрамой об ожидании милого друга из тюрьмы, а поведение героев полностью утрачивает признаки здравого смысла.
«Про рок» не фильм про неудачников. Формально — да, в обывательском смысле у героев ничего не выходит, да еще «не выходит» на фоне безрадостных пейзажей и интерьеров уральского индустриального центра. Но то, что мы видим,- это и есть судьба художника во всей ее противоречивой красе.
Незатейливые истины о том, что семья самое главное в жизни, упакованы в такую парадоксальную, искреннюю, шумную, магическую, наивную, яростно-колоритную оболочку — точь-в-точь мексиканский пикник на могиле,- что кажутся не трюизмами, а единственно возможным ходом мысли.
Смотреть это кино трудно, даже мучительно, потому что это не фильм в чистом смысле, а кошмарная греза о больной стране, которая в беспробудном кошмаре видит себя изнасилованной — и не хочет проснуться, поскольку явь еще страшнее.
Если Кёртис ставил перед собой цель вызвать ужас у зрителей, с детства хранящих в заветном уголке сердца персонажей Милна, то он ее вполне достиг. Отныне перечитывать книги о Винни-Пухе без содрогания невозможно.
На экране этот мрачный, но отчаянно захватывающий триллер превратился в зрелище, лишенное не только увлекательности, но и какой-либо связности.
«Субурбикон» получается похожим на своего героя Гарднера Лоджа — взрослого мужчину, взгромоздившегося на детский велосипед. Он, конечно, едет, но с большим скрипом.
У Хазанавичюса нет ни годаровского, ни даже гринуэевского масштаба, который позволял бы рисковать на грани фола, и фильм остается локальным опытом мини-биографии, одновременно иронической и сентиментальной.
Режиссер попал во все ловушки, на которые богат сам жанр — кино о писателях.
У французского режиссера Жиля Паке-Бреннера получился старый добрый британский детектив со смолл-токами и файф-о-клоками.
Небогатую событийную канву создатели фильма компенсируют количеством важных тем, которые вроде бы стремятся охватить. Здесь вам и свобода творчества, и невозможность художника вписаться в общепринятые рамки, и взаимоотношения человека, природы и цивилизации, и колониализм, и антиклерикализм. Вот только каждый из этих предметов авторы бросают, едва коснувшись
Не иначе, О’Доннелл контрабандой протаскивает антиимпериалистическую пропаганду, а «Скайлайн» — метафора метафизической мести третьего мира американской военщине, материализация мечты «проклятьем заклейменных» о том, чтобы Штаты испытали на своей шкуре все те кошмары, на которые обрекли их.
Корея — и так не самая большая из стран — рассечена на две части и персонажи режиссера чувствуют себя так, словно загнаны в клетку. Сегодня в контексте последних ядерно-политических турбуленций ассоциация с клеткой особенно очевидна.
«Голем» и сам похож на те любимые лондонцами конца XIX века «шокеры», какие ставились в мюзик-холлах, с дешевыми эффектами, преувеличенной игрой и откровенно бутафорской кровищей. Не зря начинается и заканчивается картина на сцене, под аплодисменты почтеннейшей публики. И для зрителя, готового включиться в эту игру, фильм может стать отличным развлечением.
Фильм бравирует бурными постельными сценами и дизайнерским шиком в духе Педро Альмодовара. Но все эти референции, включая последнюю, все равно остаются на уровне внешнего подобия. Мир Озона другой, и его интерес к теме двойников, совсем не уникальный в практике мирового искусства, имеет особенную природу.
Название фильма очень точно определяет его внутренний сюжет. Это кино о том, как трудно человеку с достаточно развитой и прихотливой душой совладать со своим телом, с его загнанными вглубь желаниями.
«Салют» доказал: о серьезных вещах можно говорить с интонацией почти что капустника, ничуть не унижая ни прошлое, ни героев, ни зрителей. Можно снять патриотическое кино, не разрывая на груди скафандра
Тени, населяющие наш экран, как правило, смертельно, чуть ли не в утробе матери, обижены на жизнь. А герои «Аритмии» относятся к ней просто как к жизни, не суицидально-серой и не кислотно-яркой, а разной, но драгоценной.
Размеренное и приятно старомодное кино, которое иногда кажется снятым лет двадцать назад, настолько просто оно устроено и лишено какой-либо злободневности.
Чудес не бывает, а настоящие открытия случаются все реже. Ридли Скотт в свое время стал пионером киберпанка и технонуара — Вильнёву же остается роль дизайнера воспоминаний и режиссера-репликанта.
