«Мои провинциалы» — портрет художника в юности, когда еще не ясно, состоится ли он, собственно, в качестве художника.
Ладное кино из тех, которые смотрят, чтобы расслабиться вечером в кинотеатре или пообниматься на диване перед телевизором — мальчик встречает девочку, весь мир против нас и всё такое; но есть нюанс. Специфика этого странноватого ромкома в том, что весь его сюжет вращается вокруг неприятных, даже постыдных тем
«Восход Эдерлези», к сожалению, всё же не «Солярис» и не «Бегущий по лезвию», хотя сделан в определённой повестке и задуман как высказывание. Его интереснее рассматривать как симптом, а не как самодостаточное размышление.
В стандартном фестивальном фильме, особенно европейском, такую среду показали бы в формате насупленной драмы морального беспокойства; вместо этого режиссёр Цай Чэньцзе смешивает экспериментальные методы и жанр чёрной комедии.
Спилберг всегда снимал сказки, иногда и в прямом смысле, иногда опосредовано — как в случае со «Списком Шиндлера», который выстроен согласно той же морфологии. Новое «Секретное досье» — тоже сказка, об Америке, которую мы потеряли, к худу или добру.
Слабы даже лучшие из нас, сверхлюдей не существует — об этом была и «Нефть», где играл тот же Дэй-Льюис, но если та картина была масштабной трагедией о гордыне и том, к чему она приводит, то «Призрачная нить» — интимное произведение, работающее с более тонкими материями.
В итоге остается ощущение, что пресловутая странность превратилась для Лантимоса в самодовлеющий прием — режиссер как будто оказался в плену собственной репутации человека, от которого каждый раз ждут чего-то все более парадоксального и причудливого. И Лантимос уже начал повторяться
Что по-настоящему уникально в «Люмьерах» Фремо — это то, что «Выход рабочих с фабрики» и «Прибытие поезда» можно увидеть, как полагается: в проекции на большом экране. Катушки с плёнкой превратились в гигабайты памяти на жёстком диске, но это только напоминает нам о том огромном пути, который начался с семнадцати метров плёнки первого фильма — даже если мы не знаем, какой именно был первым.
Из раза в раз Коппола снимает кино о несвободе, о том, как желания, эмоции, чувства оказываются жестко затянуты в корсет. В этом, в конце концов, смысл заведения мисс Марты
Террористы из «Ноктюрамы» — тинейджеры, почти ровесники XXI века, и они сознательно выбирают отказ от любого завтра. Но если так, то пусть мир закончится не со всхлипом, а с громом. На его развалинах будет звучать хип-хоп и Blondie, и будут танцы.
Парадокс этого спортивного фильма в том, что он никого не хочет победить — как сам Олли Мяки, который был известен тем, что никогда не отправлял соперника в нокаут, если чувствовал, что бой уже выигран. Может быть, поэтому жизнь его оказалась долгой и счастливой
Парадокс этого фильма, наверное, в том, что конспирология составляет его сюжет, но сам он представляет антоним конспирологической логики — Out 1 абсолютно открыт. Во многом это фильм о том, как он сам появился: фильм-зеркало, не пытающийся себя замаскировать.
«Персонального покупателя» стоит смотреть, как эксперимент в жанре, где, казалось, уже нельзя сказать ничего нового: призраки, согласно ему, необязательно скрываются в заброшенных домах, они постоянно вокруг нас — но в этой компании мы всегда одиноки.
Перестав спорить с веком и не пытаясь заставить себя ему соответствовать, Джармуш занялся тем, что ему всегда лучше всего удавалось: наблюдением за жизнью, само течение которой может сложиться в поэзию.
Фильм Скорсезе остается вполне голливудским, хотя и в духе старой школы. Его действие развивается несколько монотонно, но, во-первых, монотонность всегда можно считать торжественностью, а во-вторых, драматургия при этом имеет классическую структуру с поворотами сюжета в нужных местах.
«Ученик» хорош как публицистика: Серебренников, сам много натерпевшийся от государственной косности, внятно доносит свою позицию и умело провоцирует негодование (этот навык он отточил на театральной постановке «Ученика»), основанный на пьесе Мариуса фон Майенбурга сценарий убедительно излагает атеистические аргументы.
«Неоновый демон» — запечатлённая галлюцинация, полностью оторванная от каких-либо смыслов, от какой-либо связи с реальностью. Кажется, что молчаливый фотограф — полубог этого странного мира — представляет в кадре режиссёра: наверняка тот хотел бы тоже работать в этой белой студии, которая будто представляет собой идеальную безвоздушную пустоту. Не удивлюсь, если следующий фильм Рефна будет полностью помещён именно в такое пространство.
В полном смысле слова комедией это назвать нельзя: во-первых, это в принципе не жанровое кино, во-вторых — у картины тяжёлое дыхание, она идёт почти три часа; благодаря размеренной драматургии и монтажу, эта длительность ощущается, но скучно не становится.
Крах высотки оказывается не деградацией, а революцией, только такой, у которой нет идеалов: вместо тлена и декаданса — весёлый карнавал, где смыслом классовой борьбы является классовая борьба. Прощай, Маркс, наша цель — не коммунизм: дорога шума и ярости не имеет пункта назначения.
Это, конечно, кино о проблемах первого мира, от которого героиня Юппер бежала в Африку и на Ближний Восток: о том, как выходит из равновесия жизнь буржуазных интеллектуалов с высокой зарплатой, домом, машиной и рецептом на антидепрессанты.
Здесь, в сущности, неважно, какого пола люди на экране, а важно то, что это красивые люди. Как ни странно, это скорее зря. Абстрагировавшись от гомосексуальности, Хейнс остаётся с романтической историей, в которой почти ничего не происходит
Коэнов иногда критиковали за мизантропию и нигилизм, но никто не мог упрекнуть их в нецельности высказывания. Здесь же они как будто формулируют свою позитивную программу, знаком чего служит смена интонации — мы давно не видели настолько добродушного фильма этих авторов — но получается не очень убедительно: остужая все иронией и делая бесчисленные оговорки, братья никак не могут договорить свою мысль, как будто стесняются ее.
Безжалостная в своей продолжительности повесть о настоящем человеке превращается в серию «Ну, погоди!», расширенную до полного, если не переполненного, метра
Парадокс в том, что целью почти монашеской жизнь селян как будто является спасение, но на самом деле в этой ситуации совершенно неважно, есть ли бог. И неважно, есть ли автор, который сочиняет историю фильма, поскольку никакого контроля над этой историей он, как и Господь, не имеет.
Принято считать, что конец истории в девяностые был все-таки объявлен преждевременно, но в картине Цзя даже те современные процессы, которые бесспорно можно назвать историческими, укладываются в ту же неумолимую логику победы капитализма над коммунизмом, личного над коллективным, разума над эмоцией, белого и голубого над коричневым и красным.
