Зайдль сначала собирался закончить трилогию мощнейшей «Верой», но что-то не складывалось. Тогда он попробовал поменять ее местами с тонкой, ироничной, едва ли не элегической «Надеждой». Пазл сложился, сумма трех фильмов оказалась чем-то многократно большим, нежели они были по отдельности.
«Элизиум» впечатляет агрессивной энергией не на шутку. В вялой череде летних блокбастеров он смотрится как неожиданный хищник в клетке с сурикатами. Причина стара как мир: если режиссер знает, как рассказать историю, то и сама история изменится.
Все взрывается, гремит, летит к чертям — и логика повествования не в последнюю очередь, но за грохотом этого не замечаешь. Как, пожалуй, и плоской шаблонности характеров, вовлеченных в эту по-детски увлекательную игру.
У этого зрелищного, впечатляюще снятого (оператор — Гильермо Наварро), перенасыщенного сценами невиданных единоборств фильма есть только один ощутимый минус: явственное безразличие автора к роду человеческому… Гильермо дель Торо сдал бы Землю без боя. А дай ему волю, снял бы то же самое кино с точки зрения Кайдзю, все-таки проникнув в мозг этих чудовищ и задержавшись там надолго. Да только кто ж ему даст.
У вас нет шансов понять даже половину всех семантических отсылок и цитат — а если когда-нибудь по этому фильму напишут путеводитель и вы будете справляться с комментариями по ходу просмотра, это начисто убьет удовольствие. Замкнутый круг; замкнутый автором намеренно.
«Внутри Льюина Дэвиса» недаром подхватывает тему раннего шедевра Коэнов — тоже ретропритчи и тоже с именем персонажа в названии — «Бартона Финка». Та картина взяла в Канне первое место. Эта, более зрелая, но и более тихая, камерная, нежная, получила второе, и вновь заслуженно. Вероятно, это не только один из лучших, но и один из самых необычных коэновских фильмов.
В «Одиноком рейнджере» шокирует другое: это не только зрелищный динамичный блокбастер, но и отличный фильм, в десятки раз более осмысленный, чем пресловутые «Пираты».
Эти три фильма — не о женщинах, живущих в Австрии, а о любом из нас. Правда, от зрителя потребуется отсутствие любых комплексов и нетривиальное чувство юмора, чтобы это осознать и почувствовать. Но как минимум попытаться стоит.
Главное художественное достоинство — это неоспоримый динамизм действия, не позволяющий оторваться от экрана ни на минуту: это позволяет простить многое, даже бесчисленные штампы.
Картина разрушения мифологической России далекого прошлого и рождения из праха грозной советской империи показана столь точно и, в то же время, неброско, что режиссеру удается решить трудную задачу — заставить зрителя дышать и жить вместе с главным героем.
Алексей Шевченков, сыгравший Иуду, очень старается — разумеется, и переигрывает постоянно, но на фоне других, особенно елейного и благообразного Андрея Барило, Иисуса, смотрится колоритно. Тем более что смотреть особо больше не на что: печальная закономерность — больные вопросы столетней давности сейчас звучат заунывно и скучно.
Важна атмосфера: олимпийский гиперреализм, пронизанные неземным светом пейзажи, захватывающие дух полеты (их одних достаточно, чтобы оправдать применение 3D), — эстетика, напоминающая о фильме «К чуду» Терренса Малика, но использованная куда осмысленнее. А дальше — в точности как с религией. Те, кто уверует в Супермена, будут счастливы. Остальные еще долго будут жаловаться на уставшие глаза и зудящие барабанные перепонки.
Увы, эти красоты постепенно становятся навязчивыми красивостями, вовсе заслоняющими все более невнятный романтический сюжет, участники которого кажутся картонными фигурами. Как ни удивительно, это касается не только красавчика Аффлека или манекенщицы Куриленко, но и прекрасного актера Хавьера Бардема, которому поручена роль мучимого смутными сомнениями священника.
Сама картина уподобляется своим героям, балансируя между подлинными чудесами сюжетосложения и тривиальным шарлатанством: для большинства наиболее эффектных трюков объяснения так и не находится, но запутанная интрига несется дальше на всех парах. Ее, впрочем, уравновешивает харизма двух ветеранов — Моргана Фримена и Майкла Кейна…
Возможно, самый амбициозный проект в истории документального кино — по меньшей мере новейшей.
Вонг Кар-Вай верен себе во всем — и в хорошем, и в плохом. «Великий мастер» (как самые хрестоматийные его работы) — фильм неслыханной красоты, где на каждую минуту экранного времени приходится концентрированная доза поэзии. Как все знаменитые картины Вонга, этот фильм снимался без окончательного сценария, а потом видоизменялся по ходу монтажа. В результате «Великий мастер» лишен отчетливой авантюрной интриги.
Темные очки режиссера столь причудливым образом преломляют свет, что на экране возникает очень своеобразная версия реальности — поэтический лимб, путешествие по которому можно сравнить с наркотическим трипом.
Ставить эту картину в общий жанровый контекст, где уже болтаются американские сериалы и широкоэкранные «Сумерки», значит принижать ее значение и достоинство.
Здесь Содерберг, в котором привыкли видеть режиссера-машину с компьютером вместо нервной системы, вдруг — напоследок, когда стесняться уже нечего, — обнаруживает чувствительность завзятого сентименталиста.
Однако эта трехчасовая (и смотрящаяся на едином дыхании, снятая почти полностью на крупных планах) и сыгранная с безупречной откровенностью, выворачивающей душу наизнанку картина — прежде всего пронзительная, правдивая, универсальная анатомия любви. Столь сильных и свежих картин в каннском конкурсе в этом году нет.
На экране все искрит, блестит, взрывается калейдоскопом красок и звуков, однако за разноцветным фасадом открывается бездна человеческих эмоций, показанных Содербергом так точно, беспощадно и вместе с тем сочувственно, что удивляешься, как ему так долго удавалось сойти за бесчувственного формалиста. А заодно все-таки жалеешь, что новых фильмов Содерберга не будет еще очень долго.
Фильм Николаса Виндинга Рефна, который одни сочтут шедевром, а другие — претенциозной чушью, по меньшей мере позволяет вновь увидеть в кинематографе искусство, а не только мощное средство коммуникации. За это ему хочется сказать спасибо. А за остальное Бог простит.
Полвека назад у нас был Федерико Феллини. Сегодня у нас появился Паоло Соррентино, до недавнего времени просто интересный итальянский режиссер (в глазах многих даже «самый интересный»), а теперь — автор фильма «Великая красота», который хочется назвать «Сладкой жизнью» XXI века.
