Найти в том, как этот фильм сделан, хоть какой-то изъян невозможно, как невозможно придумать аудиторию, которой его можно со спокойной душой порекомендовать, разве что японцам.
Мир катится к черту, а эти два старика все еще не верят в старость, морщины и смерть, а верят в хрустальные черепа, русских злодеек со стрижкой каре и дурацкий детсадовский постмодернизм (из серии нарядить Шиа ЛаБефа Марлоном Брандо из «Дикаря» и посмотреть, что выйдет). Они счастливцы, а нам просто завидно.
Канон о косоруком идиоте, постигающем секреты мастерства, лежит в оcнове многих классических гонконгских картин о кун-фу и сам по себе так хорош, что даже при минимуме вдохновения из него все равно склонно получаться что-то более-менее путное.
Если считать, что в военном кино, как в атаке, важна не свежесть стилистических решений, а напор и максимальный урон живой силе противника, то за первые 50 минут съемочной группе тоже положена китайская военная медаль.
Это такая почти высокобюджетная экранизация умной португальской книжки: некая абстрактная страна, где все слепнут, отчего начинается антисанитария, упадок нравов и средневековье — все ходят грязные, писают на пол и отбирают друг у друга еду.
Давно витающая в воздухе идея пятилетнего хотя бы моратория на любые романтические комедии из современной жизни кажется все более разумной — жанр мертв, война полов успешно проиграна обеими сторонами, институт брака всерьез интересует в основном упомянутых выше геев.
Этот фильм показался длинным даже Терренсу Малику!
В одночасье перепрыгнув из технарей в визионеры, Скотт снимает кино будущего уже сегодня — сидя в зале, чувствуешь, как на тебе обкатывают, может, не вполне еще совершенные, но уже вполне нешуточные нейротехнологии.
62-я и, как оказалось, прощальная работа Фукасаку, напоследок прославившая японского классика еще и за рубежом, — самый мощный финальный аккорд, каким когда-либо завершались режиссерские карьеры, и самый безоговорочно юный фильм на свете — не только из числа снятых 70-летними стариками.
Не знавший коммерческих поражений голландец слишком раздухарился, слишком близко подошел к укрощаемому зверю и едва не остался без рук. Фильм сломал карьеру чудесной дебютантке Беркли, вошел в словарь американской критики как символ всего худшего, что в принципе возможно на экране, и к тому же не собрал денег. ..
Если кино — это дистиллят жизни, то «Килл Билл» — дистиллят дистиллята, двухсотпроцентный раствор, чувства, доведенные до концентрации кислоты и уже не нуждающиеся в одобрении того, что принято называть умом.
Сценической фантазии и разных прикладных талантов сюда вложено достаточно, и в плане музыкальных номеров есть удачи. Но Теймор — из простодушия или из того, что называют высоким профессионализмом, — не то что переходит, она в упор не видит ту грань, где живая человеческая ностальгия по прошлому превращается в «Старые песни о главном».
Если «Глянец» — очерк нравов, то очень небрежный, а если сатира — то какая-то слишком концептуальная.
Махмальбаф, изгнанный неоконсерваторами с родины, превратил свое изгнание в культурный проект: до того он работал в Афганистане, самый последний фильм сделал в Индии, но, кажется, именно на руинах «Таджикфильма», снимая на чужом для него русском, раскрылся по-настоящему. Персонажи естественнейшим образом с Омара Хайяма в подстрочнике переходят на кондовый советский канцелярит, а потом обратно к Хайяму.
Надо учитывать, что во вселенной Бея поход в кино имеет перед собой единственную цель — чтобы после сеанса тебе отдалась девушка из соседнего кресла. И в этой системе координат «Трансформеры», конечно же, лучший фильм на свете.
Pixar, кажется, единственное в мире коммерческое предприятие, где на работу принимают только гениев, — утратив монополию на трехмерную анимацию, продолжает держать ее в чуть менее хлебном, но с точки зрения вечности, наверное, более привлекательном сегменте.
К чему Бетховен, когда сам фильм — двухчасовая ода к радости? «Орешек-4» небезупречен: он немножко странно размазан в плане географии и скуповат на человеческие детали — но задача по инсталляции вечного героя в дурацкий цифровой мир середины нулевых исполнена тут безупречно.
Произведенный студией «СТВ» и выходящий в фарватере балабановского «Груза 200», «Кремень» подтверждает еще после «Груза» возникшее подозрение, что продюсер Сергей Сельянов, заскучав на рутинном кинопроизводстве, решил перейти непосредственно к подрывной деятельности — единственному, подозреваю, занятию, к которому у него по-настоящему лежит душа.
130-миллионный бюджет «Четверки» не освоен, а с удовольствием пущен по ветру: тут прицел не на вечность (вспомнить хоть что-то хорошее, равно как и что-то плохое, про картину невозможно еще до того, как она закончится), а на длящееся ровно секунду удивление от того, что такое вообще снимают — сегодня, для большого экрана, за большие деньги.
Сам по себе пингвин — настолько идеальная метафора практически всего на свете, что даже если просто навести на него камеру на полтора часа — все равно будет хорошо. В «Лови волну!» примерно это и происходит.
Минута за минутой на экране вычерчивается, возможно, один из самых остроугольных треугольников в мировой мелодраме…
Идея сама по себе превосходная, и траченное молью, немного дурацкое обаяние Костнера тут как нельзя кстати, но режиссер и сценарист Эванс работает как-то совсем без блеска. Многофигурный сюжет с аж четырьмя параллельными интригами похож на «Молчание ягнят», но только написанное Сидни Шелдоном.
«Груз 200» на сегодня лучший фильм Балабанова. Он подминает под себя даже самого устойчивого и здравого зрителя, притом во многом именно потому, что Балабанов поначалу запинается и мычит.
Вообще, если вторая серия была похожа на постмодернистский утренник в «Макдоналдсе» — с чересчур беспроигрышными шутками, цитатками из общеизвестных картин, подогнанными друг к другу так, что слова не вставишь, — то в третьем «Шрэке» при всем его лоске и маркетинговой выверенности присутствует какая-то бесшабашность — это, как ни крути, последняя гастроль.
