Документально-галлюцинаторный репортаж Каку Аракавы «Хаяо Миядзаки и птица» превращает эти семь лет в двухчасовой героический эпос, в котором герой, продираясь сквозь собственное несовершенство и собственный перфекционизм, строит и разрушает новую вселенную.
Ари Астер, продюсер фильма, говорит, что в «Слухах» есть «новый вид странности». Похоже, для Мэддина «новый вид странности» — это интерес к будущему человечества. Всегда казалось, что для него будущее — это всего лишь очередной призрак.
Арнольд, как, наверное, никто из режиссеров, чувствует природную женскую силу и растерянность, хаос и меланхолию, решительность и строптивость девочек-женщин, которые изучают или уже изучили пределы своего терпения.
Филлипс играет не с жанрами, а с ожиданиями публики от этих жанров — и разрушает в буквальном смысле стену между Готэмом и Нью-Йорком.
«Вечная зима» — угрюмый фильм о том, как тяжко быть сильным.
Все, что можно сказать о симфонии «Смерть», можно сказать и о фильме «Жизнь». Тонкая грань между китчем для масс и китчем для умников. Никакой надежды. Обезьяны, как вы и я.
Поместив документальных героев в игровую коллизию, Рахманова добавила хаоса и шика, чтобы создать «документ ощущения», зафиксировать мечты героев, то, чего в реальности не было и не будет.
Фильм об ощущении, что ураган скоро разразится, и умирающий город, полный прошлого, вот-вот превратится в пустыню. Или уже превратился, это как посмотреть. Черный Бим, черное ухо, черное солнце.
Тот, давний «Ворон» говорил о мести, а получалось — о боли и любви. Этот говорит о любви, а получается — о подчинении.
«Однажды мы расскажем друг другу все» — это эротическая драма из сельской жизни, диковатая, но довольно убедительная. Это ленивая драма взросления. И конечно, это ностальгическое воспоминание о времени, когда все могло стать другим.
«Алые паруса» еще раз доказывают, что для Пьетро Марчелло нет никакой связи между реальностью и кино, реальностью и кинохроникой.
Проще думать, что это тихая повесть о человеке, который видит свет, чем о человеке, который боится, что тени, наложившись друг на друга, станут совсем черными.
Фильм Трие в Канне поругивали за то, что она не делает никаких выводов, не выходит на новый уровень обобщения,- но это и есть главный вывод фильма: никаких выводов сделать нельзя, сколько бы информации вам ни дали. Выключите уже наконец эту музыку.
Мощнейшие эпизоды, балансирующие на грани сентиментальности и катарсиса, Корээда снимает, не думая о реакции публики, а думая только о своих героях.
«Артем и Ева» — портрет не поколения, но времени, безвозвратно ушедшего.
Эстлунд не философствует, он развлекается, и в этом главное достоинство если не фильма, то режиссера.
Салех не просто рассказывает о последствиях выбора, о взаимоотношениях государства и религии, не просто рассуждает о коррупции — он строит лабиринт из вопросов власти и подчинения, из тупиков отчаяния и самооговора, из чужих грехов и собственных ошибок, и все время кажется, что мы вот-вот поймем, во что ввязались.
Казинс воспринимает кинематограф как внутреннюю жизнь цивилизации, коллективный сон человечества. Кто мы? Спящие. Чего мы хотим? Чуда. Прилетит вдруг волшебник и бесплатно покажет кино — это про Казинса.
«Страна Саша» не собирается идеализировать своих героев или, наоборот, подкидывать им нерешаемые проблемы, исследовать поколенческие конфликты, задавать поколению зумеров вопрос «какие у вас планы на будущее?». Скорее фильм дает своим героям чуть отдохнуть перед тем, как начнется другая — взрослая — жизнь.
И все же «По ту сторону окна» — бесконечно расширяющаяся Вселенная академика Сахарова, в которой генсеки делают то, что им советуют физики, Большой взрыв отражается во взрывах менее масштабных, а нарисованные муравьи составляют из веточек главную сахаровскую формулу: корень квадратный из истины равно любовь. Анимацией в «Сахарове» занимался Дмитрий Геллер, мастер сомнамбулического кино.
Если человечеству повезет, этот фильм будет актуальным всегда. Потому что он о презумпции невиновности и, в конечном счете, о справедливости.
Белорусский режиссер Руслан Федотов сделал, возможно, лучший документальный портрет Москвы последних лет. Подземная жизнь — фильм почти полностью снят в вагонах, переходах, вестибюлях московского метро — оказывается фейерверком праздников, пьяных откровений, драк, детских снов, выяснений отношений, любви и тоски.
Все герои Германики вызывают в лучшем случае неловкость, в худшем — отвращение, и, похоже, это ее принципиальная позиция. Германика, по ее собственным словам, фиксирует «негативную энергетику» общества.
Главный герой фильма — это город, в который мы редко вглядываемся.
Хансен-Лёве признает, что любой ее фильм — это квест, и в любом ее фильме есть автобиографические мотивы. Она импрессионистски строит свою вселенную из несущественных мелочей, она пытается если не остановить мгновение, то хотя бы в полной мере прочувствовать, что такое «здесь и сейчас».
