Французский конкурсный фильм «Что-то в воздухе» Оливье Ассаяса укладывается в тот же ряд ностальгических воспоминаний режиссеров о своей бурной революционной синефильской юности, где уже стали классикой нашумевшие «Мечтатели» Бертолуччи.
Отношения учителя и ученика (хозяина и раба?) будут вскоре разъедены сомнениями, странное влечение «духовного лидера» к полуживотному перейдет в отторжение — переливы и перепады этой сложной, духовно интимной связи двух героев и составляют главный саспенс картины. Оба исполнителя станут несомненными претендентами и на актерские призы и на «Оскара». Но если Хоффман и прежде умел изумлять своих фанов, то для Феникса — это принципиально новая ступень. Он почти страшен в своей звериной неуправляемости, его поначалу трудно узнать, и это тот редкий случай, когда игра становится безусловной жизнью актера в шкуре героя.
Возник фильм, мало имеющий себе равных по количеству и качеству зрелищных ситуаций, физических нагрузок, поединков и погонь.
Лорен Скафария сняла кино не для публики и не для фестивалей. Это не мейнстрим и не артхаус, не комедия и не драма, не фильм-катастрофа и не история о том, как люди в испытаниях познают и заново открывают друг друга. Это бесформенное Нечто, расстаться с которым в финале, когда за кадром нарастает смертельный гул, абсолютно не жаль.
Понять, почему фильмы Вуди Аллена так неотразимы, невозможно, как нельзя понять, чем вкусно горькое на вкус пиво или чем прекрасно дерущее горло шампанское-брют.
Разрозненные эпизоды из рабочего материала оставляют сильное, но смутное впечатление рождающегося из хаоса шедевра. Процесс производства фильма предстал как процесс вызревания мысли, поиски единственно точной формулы, которые по большому счету мучительны и нескончаемы всегда.
Фильм Озпетека принадлежит к типичному конвейерному «мейнстриму», и, отдавая дань кинематографическому изяществу стиля, я все-таки думаю, что с таким багажом режиссер скоро окончательно вылетит из обоймы фестивальных завсегдатаев.
Совместить почти непрерывный «экшн» с задачами предполагавшегося психологического анализа режиссеру-дебютанту в «большом кино», по-моему, не удалось, — вышел стандартный Голливуд с зуботычинами на итальянском пейзаже.
О чем кино? Смешной вопрос — конечно, о Ренате Литвиновой в момент, когда она философствует на темы Любви и Смерти.
Пронизанный национальными мотивами, фильм талантлив не только формально. Он богат человеческими талантами — умением слушать и понимать, тянуться к свету и видеть его даже в полумраке.
Режиссер-дебютант Кирилл Станков сам написал сценарий, доказав на практике, что режиссура и драматургия — профессии разные. Первой он худо-бедно владеет, второй — не владеет вовсе.
Фильм менее всего напоминает пасхальные жития святых. Он решен скорее в стилистике авантюрного эпоса, с головокружительной работой оператора Юрия Райского, суровой фантазией художника Сергея Февралева и фантастической звуковой средой, созданной композитором Алексеем Айги.
Единственное, чего не хватает картине — это пульта для ускоренной перемотки
Что в фильме плохо? Все построено на стереотипных представлениях о раскладе социальных сил — а это всегда идет от поверхностного знания предмета.
На мой взгляд, «Прометей» — увесистая пощечина, отвешенная мастером своему зрителю. Иначе я не могу объяснить таинственное исчезновение из арсенала Скотта чувства меры и способности к целостному мышлению.
Все в «Гавре», от слишком «французской» словесной пикировки и пришедшей из 60-х закадровой музыки до волшебной смеси мелодрамы с комедией, так ясно отсылает нас к старому «зрительскому» кино, что сомневаешься, в какие времена все происходит.
Это кинороман, по охвату времени — почти эпос, но соразмерный человеку. Это несомненно мелодрама. И размышление о природе того, что произошло с Россией в ХХ веке. Может быть, самое серьезное проникновение в суть национальной трагедии, какое только позволяло себе кино.
Это сплошные шедевры изобразительного искусства, где примитивизм смешался с ориентальной стилистикой каких-нибудь цветистых индийских ковриков. Каждая композиция выстроена лаконично, живописно, парадоксально и очень смешно.
Битком набитый зал два с половиной часа смотрел историю медленную и страшную, историю о том, как из самых лучших побуждений фанатики добра могут сотворить самое преступное из зол — убить человека. На финальных титрах тишину разорвали отдельные крики «бу-у!» и то, что в отчетах зовут бурными продолжительными аплодисментами. Это значит, в Канне назревает очередная интрига: аудитория раскололась — и есть отчего.
Фильм Ханеке тягостен, из обычных зрителей добровольно его смотреть никто не станет. Даже великолепная игра актеров не вводит его в русло переживаний эстетического свойства — главные впечатления от фильма относятся скорее к разряду физиологических.
«Цитадель» от прозы окончательно освободилась, стала символистской сказкой. В сказке актриса Дапкунайте спокойно может превратиться в актрису Толстоганову. Там всегда есть абсолютный злодей — в данном случае засевший в Кремле Сталин, рыжий и подчеркнуто конопатый (Максим Суханов). Там герои если и умирают, то временно, и непременно к общему ликованию воскресают.
Мадонна хотела сделать фильм о самоотреченной любви мужчины к женщине, а сделала о том единственном, что хорошо знает: о своей любви к гламуру.
Это опять русский Кафка, только не саркастичный, а добродушный и очень остроумный. Комедия с трагической подкладкой, смеховые апокалипсические конвульсии в запаянной колбе, где не утихают морские и житейские штормы.
Малик, художник в высшей степени разносторонний, здесь предлагает тот культурный бэкграунд, которым нужно владеть, чтобы понять и вполне прочувствовать его фильм. В том и новаторство картины, что режиссер впервые так свободно пользуется всеми средствами смежных искусств и жанров, чтобы создать кинополотно, какого еще не было.
Фильм Малика подтвердил мое давнее наблюдение: те, чьи познания в музыке ограничиваются в лучшем случае Мишелем Леграном, картину не приняли. Те, кому не нужно объяснять, что это был не шум, а Шуман, со мной сразу согласились: да, мы смотрели редкий образец аудиовизуального фильма, где и монтаж, и эпизодически построенная драматургия целиком подчинены симфоническому развитию музыки.
