Постановка становится экраном, не только укрывающим от боли соприкосновения с миром, но и обнажающим его в своей неприглядности. Именно через этот экран проступает лично пережитый опыт и заявляет о своих правах в акте творчества, что мгновенно делает его универсальным и общечеловеческим.
Герой отказывается быть вещью среди вещей, принадлежать известному их классу, он находится по ту сторону социальных идентичностей. Его отказ встроиться в шестеренчатую систему не поражение, а просто выход из-под власти игры.
Столкновение со светом, то есть с самой собой и своим прошлым, может принести боль, но боль такого рода — то, что делает нас живыми.
