Результат: мещанская (мело)драма, приправленная специями, стибренными с чужого стола или взятыми напрокат из приличной кухни, недоступной пока что этому испанскому любителю фабрики грез.
«Собутыльники» — образчик непошлой драмеди, которую Сванберг разыграл «на флейте» тривиальнейшего сюжета, но придал ему вкус прелестной незатейливой импровизации.
А Сванберг, утратив — возможно, на время (рождественского проекта) — изящество, прокрутил свои излюбленные приемчики: проверку персонажей на персональную состоятельность с помощью условий, а точнее, условностей, выводящих их из круга привычных предрассудков. Но — чтобы их упрочить. Скучновато вышло.
Обаяние этого неспешного, с клоунскими трюками кино обязано бессмысленной прелести реплик и маскам Радда и Хирша. У первого она отвечает за разумную отстраненность, за какой-никакой покой; у второго — за жалобное недовольство собой и скукой жизни.
А съемки человека на пути из одного пункта в другой, переживающего/управляющего своим производственным и человеческим опытом, стали бы событием в ряду фильмов, режиссеры которых ограничивали себя пространством действия. Найт не удержался от так называемой мотивировки. Но Харди спас.
Отменно снятая «Нагима» — притча, для которого режиссер предпочел стилистику парадокумента. Это «бедное» кино и слишком прямодушное, чтобы соответствовать банальным фестивальным ожиданиям.
Пейзаж, взгляд и жест — не только опорные столбы саспенса этих «Медей», но и, можно сказать, стародавние «парки», предвещающие судьбу героев, способных на безумие и непокорность.
Никогда еще Дарденны, безупречные гуманисты, не желающие капитулировать в постгуманные времена, не были столь требовательны к человеку, к его этическому выбору. Никогда еще способность к солидарности — поверх сюжетной интриги или даже ей вопреки — не была для них такой безапелляционной.
Такому фильму уместно определение «милый», ибо режиссер оживляет на экране знаменитое обаяние грузинского кино, которое мы, казалось, потеряли.
«Племя» — жест автора, не зачарованного словоблудием.
Все, что вы хотели знать о сексе, вы и так знаете. Все, что вы не хотели знать о налогах, вам предстоит узнать в мечтательных порывах датского консультанта. А для этого необязательно быть анархистом.
Если б не фамилия режиссера, «Другую женщину» следовало бы проигнорировать. Но тут само собой возникает риторический вопрос: не перевернулись ли в гробу Джон К. с Джиной Роулендс?
«А на практике…», как говорил учитель Медведенко в пьесе Чехова «Чайка», случился монтаж банальностей, мало что добавляющих к пониманию режиссера, каким мы его представляем, когда смотрим «Пианистку», «Видео Бенни», «Белую ленту» и т. д.
Он веселится, демонстрируя, что богатые склонны к авантюризму с упертой самоотдачей, а бедняки неизменно мечтают вырваться из грязи в красивую жизнь, которая их пока, как Фанни, не утомила. Очень нехитрая мысль. Зато картинки впечатляют, потому что Хёсль уверен, что кино — это (avant tout) изображение.
«Выживут только любовники» (или любящие) — возрастной фильм нестареющего режиссера. Это значит, что Джармушу хватает юмора, а не только своей знаменитой меланхолии, чтобы, играя в вампиров, высказаться по поводу настоящего искусства (можно без кавычек) — непременно анонимного, подпольного, на успех не рассчитанного.
«Роковая страсть» — беззастенчивая мелодрама, практически вампука. Вот куда завела любовь Джеймса к опере, особенно к сочинениям Пуччини, и желание эмоциональной встряски публики.
Что ж, фильмы разные нужны. Этот — чересчур осторожный, такой застенчивый. Но, возможно, достаточно выбрать направление удара: назад к Островскому, Пушкину или Александру Моисеевичу Володину…
Это реальное время ступающего монаха, которого — по идеальной пластической и (мета)физической четкости можно сравнить с канатоходцем или балетным артистом, исполняющим медленный танец, вышибает наше восприятие из привычных — ритуально скоростных представлений, оставляя в замешательстве и с открытым ртом.
Фон Триер неподражаемо нежен в сценах Скарсгарда и Генсбур, которые преисполнены щемящего или даже щенячьего простодушия. А также внимания, человеческой приязни друг к другу этих бескорыстных партнеров.
Когда-то Анатолий Васильев поставил не очень чтобы ах пьесу Освальда Заградника «Соло для часов с боем» для мхатовских стариков. Для уходящей натуры, для запечатления вымирающего человеческого состава, а не в угоду их профессиональной честности. Об этом и говорить неловко. «Август» же эксплуатирует именно актерскую честь. Отлично. Но кого это может взволновать?
Изумительное изображение: черно-белых портретов Кати у белой стенки, где она рассказывает о себе, вспоминает, исповедуется в камеру, и цветных индийских панорам, пейзажей, разношерстной массовки выдают в Сергее Пчелинцеве оператора из ряда вон. Собственно, изображение определяет драматургию, стилистику, нерв и трепет этой дипломной работы.
Черно-белая «Кровь» Алины Рудницкой — лучший фильм конкурса Артдокфеста, как бы ни распорядилось жюри. Фестивали сменяются, а фильм этот останется. Ибо исследует — художественно и снайперски — гражданское состояние. Именно так — «Гражданское состояние» — называлась давняя черно-белая картина Рудницкой.
«Суперженщины» — профпригодное фестивальное кино. Ни меньше, ни больше. Социальный портрет русских — в том числе «гоек» — эмигранток, кассирш супермаркета. Продуманный структурно и визуально, этот фильм запечатлевает шикарные типажи неунывающих, раздраженных или изношенных женщин в возрасте от тридцати до после полтинника.
Зрители любой страны усвоили прочно, что благими намерениями дорога вымощена в ад. Хагиги снимает роуд-муви на другой сюжет. Его занимает сверхважная и не затертая мысль о том, что благотворительность не так проста, как кажется. Причем в равной степени для дарителей и получателей даров.
Любопытнейшая вещица. На первый взгляд, это «типичный» Зайдль. Перед камерой сидят во фронтальной мизансцене разного возраста, пола и статуса парочки, рассуждающие об абстрактных, как раньше говорили, картинах.
