Хиршбигель опытным путем пришел к тому же выводу, что и несколько поколений немецких режиссеров за последние 50 лет — от Петера Фляйшмана до Михаэля Ханеке: фашизм — органический компонент немецкой души, а Гитлер лишь выставил его на всеобщее обозрение.
В финальной трети математически выверенная красота фотомонтажа летит под откос, как взорванный эшелон. Ярость мятежа разносит в щепки диалектику.
Кулешову с Хохловой стыдиться было нечего: у их Сталина врагов (народа) нет, о них никто даже не заикается. А Сталин без врагов — уже не Сталин, а Волшебник Изумрудного города. Такой вот волшебник: другого нет.
Контекст «Вопроса» интереснее текста. Он вышел на экраны 8 марта 1948 года. Таким образом, это первый фильм холодной войны в мире.
Полтора часа, в течение которых ничего по большому счету не происходит, готовят зрителей к приятию грядущей реальности, с которой невозможно смириться. К тому, что «певчие дрозды» вполне могут оказаться не жертвами, а убийцами.
Строго говоря, «Моя бабушка» — плакат. Но даже гениальный плакат по определению скуп и графичен. «Моя бабушка» — немыслимо щедрый фильм.
Ну что же, сценарий «Конец века» — самый строгий и убедительный из сценариев Лопушанского. Почти бергмановское (читая, я уже представлял эти крупные планы женских лиц) психологическое противостояние памяти и забвения, боли и анестезии жестко структурирует картины русского Апокалипсиса двадцатого века.
При всей достоверности (мнимо непринужденной, а не декларативно вымученной, как у Алексея Германа) эпохи Долинин окутал свой Ленинград нежным сфумато.
Благодаря параду говорящих голов фильм получился, безусловно, авторским, хотя и не по-хорошему. Волюнтаризм — святое право режиссера, но на такой tribute, как «Хичкок / Трюффо», оно вряд ли должно распространяться
«Путешествие» тем страшнее, чем комичнее. Пляску смерти легко принять за комедию ошибок, водевиль.
Остается предположить, что в прокат случайно попала черновая, косноязычная, не смонтированная как следует версия фильма. «Бэтмену против Супермена» вопиюще не хватает какого-то важного связующего элемента. Может быть, Карлсона? В отличие от Чудо-женщины, министра обороны и джихадистов, его появление было бы мотивировано: без него троица величайших летающих героев неполноценна.
В реальность «Контрибуции» верится с трудом. Не потому, что это кино, наконец-то снятое на «Ленфильме». А потому, что это «ленфильмовское» кино, которое хочется «пощупать руками». И в прямом смысле слова: похоже, съемки стали праздником сердца для студийных мастеров. И в переносном: столь же осязаемы, «вещны» и гул истории, и характеры.
Фильм немыслимый, может быть, идеальный. Дисгармоничное совершенство, сотканное из вопиющих противоречий
Фильм вообще, что называется, «крепко сколочен». Игровая атмосфера «размораживает» актеров, которым вроде бы и напрягаться не было нужды: играй себе с наработанными стереотипами.
Дефицит сценария возмещался избытком переодеваний и трюков: прыжки на крышу поезда, джигитовка, падения с обрыва в море, переправа по канату через пропасть. Аудитория не могла не оценить: все по-честному, все с риском для жизни.
«Река» — самый антиколониалистский фильм, какой только можно представить. Никакой этнографии, никакой претензии на роль «старшего брата», никакого снисхождения к героям только потому, что они — «малый народ».
«Тряпичные» три богатыря ворвались в жизнь Вани, оставили на месте дачи груду дымящихся развалин и ускакали, а зачем заходили — так и не сказали. Истерика, в которую действие, увы, впадает в последней своей трети,- проверенный, конечно, способ избежать ответа на вопрос о смысле фильма, но уж больно инфантильный.
Трамбо редкостно повезло: он вернулся в Голливуд. Знал бы, что там его поджидает Роуч, может, и передумал бы.
Эта картинка даже не вызывает гневного желания сравнить ее с реальностью: такая вот пастораль. Но тема-то жгучая, да? Жгучая.
Клинический (и к тому же патологически болтливый) идиот, которого не принимают за супергероя, а который и есть натуральный супергерой,- это действительно тонизирующее зрелище.
Фильм Бауэра поставил изысканную точку в истории досоветского кинематографа. Не в буквальном смысле, а в символическом.
«Вольница» — первый русский фильм, осознанный авторами (и, так сказать, «сознающий себя») именно фильмом (созданным национальными авторами на национальную тему), а не движущимся «куском жизни».
Зачем вообще Бей взялся за кино об этой, объективно, даже не позорной, а сюрреалистически идиотской истории? Исключительно из соображений высокого искусства. Бею ужасно хочется стать новым Ридли Скоттом. Скотт ведь тоже снял один из своих лучших фильмов «Падение „Черного ястреба“» о еще более мужественном провале американского спецназа в Сомали.
Волобуев безжалостно ответил на проклятый вопрос российской интеллигенции, who is mister Левиафан.
Макгиган на съемочной площадке не скучал, а развлекался, сшивая Мела Брукса с Фрэнсисом Бэконом. Миссия потруднее, чем у самого барона Франкенштейна: между обезьяной и верблюдом больше общего, чем между бруклинским хохмачем-евреем и одержимым художником-интеллектуалом. Однако Макгиган залудил побольше молний, грома и треска, и монстр удался ему, ничего не скажешь, на славу.
