Визуально «Воскрешение» продвинулось гораздо дальше предшественников, по-прежнему разделив с ними общий, мультивселенский энтузиазм и креатив.
Ленту тянет за собой хаотичный монтаж, который превосходит разве что «Богемская рапсодия». Из-за него «Белфаст» мечется раненым зверем, не успевая отдышаться и вспомнить про взаимосвязи.
Ещё меньше хоррора, больше creepy драмы, проникающей в сознание, говорящей о неисповедимых путях мессии, который здесь и не спаситель вовсе, и никому ничего не должен.
Здесь не стремятся ничего доказывать, не гонятся за полюбившимся обличением Руси и почти не кричат. Спрашивают по-простому, напрямую: мечтаете ли вырваться? Готовы ли расправить крылья? А улететь? Да, нет, свой вариант.
Кэмпион вновь подтверждает и обосновывает нахождение в кино «женского взгляда», его универсальности, проникновения в те сферы, о которых некоторые режиссёры не вполне догадываются.
Хамагути утончённо, почти с психологической экспертизой даёт персонажам говорить без остановки, всегда точно зная конечную цель: молчание звучит весомее пафосных театральных эскапад.
При желании «Петровым» подошёл бы телеформат, но здесь псевдовеличие расползающегося высказывания делает его только хуже, засасывая не зрителя, а лично себя в комфортную бездну, из которой приятно по-резонёрски ухмыльнуться и всё понять про страну, которой нет.
В «Шан-Чи» дети просят отцов поддержать их и не игнорировать проблемы. Получается откровенно не всегда, но в этой уязвимости фильм и находит безотказную силу, как сверхъестественную, так и вполне человеческую.
Режиссёр ленты Навот Папушадо, известный в основном работой над хоррорами, конкретно здесь нашёл способ изящно упаковать гендерный вопрос в обёртку хореографического экшена, соединив его с семейной мелодрамой и вдохновившись недавними «Джоном Уиком» и «Кингсмэном».
Наташу Романофф тянет к земле, нас вместе с ней, и такая непривычная траектория облегчает, заряжает дополнительным любопытством и точно не даёт поводов для утомлённости испепеляющим диснеевским солнцем.
В полтора часа Нику вживляет глобальную притчу, сатиру на тренинги личностного роста, проникновенную мелодраму и экзистенциальный тихий шторм.
На проповедь хронометражем час сорок останутся преданные прихожане, у остальных время расписано по минутам, и терять его на очередные буки-веди совсем не хочется.
Слезать с иглы диснеевского одобрения даже после утомительных двух с лишним часов хронометража расхотелось.
На злых и скучных смотреть жалко, говорит кино, а на злых и энергичных — любо-дорого, неожиданно приятно. «Круэлла» в качестве ориджина не страшит, продолжает кормить ложечными обещаниями, старается не причитать. Ушли с маршрута? Так это здорово.
От Фэлкоуна, увы, стоит ждать только беды, причем во всех актах сразу и особенно в третьем — на территории надежд и принудительного спасения.
Фастфолд, несмотря на все старания, цели увековечивания себя, кажется, не преследует; ей более актуальным видится не эволюция с динамикой, а замедление, счастливо порушенное любовью и циклично возвращённое на круги своя.
Кулумбегашвили в чём-то модифицирует прочтение, но всё так же проводит через стадии бытового ада, в полном молчании приносит в жертву часть той благой силы, несознательно совершающей зло и желающей вырваться из круга, куда тянут на дно цепи-цепи и сети-сети.
У Дэниэлса, несмотря на сносные слепки эпохи, с особым пиететом к костюмам и декорациям, живость утрачена при входе на концерт, кочуя между судами, барами, демонстративным насилием над Билли. К колоссальной энергетике Холидэй со своей стороны подобраться он так и не сумеет.
При всей схематичности свою задачу «Мавританец» всё же выполняет и к обязанностям просвещения является в срок, не проспав. Антигуманность условий содержания и применение пыток недопустимы, к осознанию чего в разных локациях приходят с запозданием.
Без расплаты ни одна затея, понятное дело, не обходится, но даже в эти два часа с некоторыми провисаниями умудрилась поместиться практически безошибочно сконструированная сатира об амбициях, капиталистическом брюхе, запрограммированном падении.
В сюрреализме, трагикомическом макабре, портрете приходской девушки в огне, с оглядкой на «Таксиста», «Персону» и пару скримеров, страдания тщетны, крик бесконечен, а «тело» так и не проходит — тянет и нарастает ещё большим психологическим балластом.
Режиссёрка лишена поклонения авторскому эго и благодаря вдумчивому монтажу уверенно сосредотачивается на предпосылках и точечном противоборстве — прежде всего со страхами и возможными санкциями для героев, обеспокоенных своим местом в жизни и истории.
Отсутствие конкретно в этом кино рисков, предохранение от всех возможных попыток уйти в сторону на миллиметр топит его в безыдейности и выхолощенности.
При фантастически проделанной работе звукооператоров и поминутных реверберациях Рубен как персонаж имел бы неосторожность скатиться в стереотипы в менее проворном исполнении. Ахмед берёт на себя смелость уйти «под воду», где отражает каждый срез отчаяния и осознанности, постоянно эволюционирует.
При выведенном в названии имении Ма, трансформативность и бесстрашно набранные (а затем интенсивно потерянные) килограммы позволяют Дэвис за короткий хронометраж раствориться без усилий, показав зависимость от указаний продюсеров, богемскую сущность с безапелляционным шиком, маргинальность и рвущуюся наружу идентичность.
