Прекрасно уже то, что Иствуд жив, работает, и снимает так, что его интересно смотреть и обсуждать.
Но в то время как Иствуд возвышает прошлое до святости и добровольного самопожертвования, — Скорсезе приговаривает его к нераскаянному и мучительному одиночеству перед смертью.
Это кино — аморфная, вязкая, рыхлая фантазия на тему «советского рока», в которой есть единственная и в самом деле удачная часть.
