В сущности, «Фестиваль Рифкина» — опосредованное признание, что, вечно мечтая стать автором с большой буквы (подобно Гилу в «Полночи в Париже»), Вуди Аллен так и остался синефилом и обожателем: нежным, внимательным, знающим и восторгающимся без стеснения или лести. Каждый его фильм пестрит бесконечным перечнем имен великих и обсуждением классики не только кинематографа, но и литературы (Достоевский вновь будет упомянут всуе).
Режиссёр проводит аналогию, ставшую чуть ли не ключевой в кинематографе в последние годы: он рифмует травму личную с травмой целого поколения.
Так, может, кино все же про любовь? Сами того не осознавая, мы вечно стремимся к гармонии и балансу, а потому и уравниваем людей в поколения.
Бешеная пульсация сгустка неконтролируемой энергии проходит рябью по экрану, горизонтальное движение сюжета мчится вперед и не замирает ни на секунду: хороводом сменяют друг друга комедийные, трогательные и экшен-сцены.
Парад комедийного вооружения выглядит скорее неловко, чем смешно, но некоторые вещи не поддаются анализу и осмыслению.
Фастволд едва ли пытается напугать зрителя, но кадр за кадром описывает каково это — жить в вечном страхе, иметь голос и слышать, как он тонет в вакуумной пустоте.
Мистически-сказочный ореол не самоцель, но подспудное средство, которое на интуитивном уровне подсказывает притчевую интонацию и мифологему в основе сюжета. «Поклонение» предваряет цитата, простая, но точная в своей простоте: «Каждый из нас способен породить чудовищ и фей».
Ниниан Дофф отлично знает правила, повестку и прикладное ремесло, но это не мешает ему пустить градус жанровой истерии в самоволку, вывернуть сказочные трафареты на сатирическую изнанку и вдоволь повеселиться.
И этот угол зрения (не исключено, что только лишь в глазах смотрящего) выводит картину за рамки клаустрафобных догонялок в четырех стенах, раскручивая до общего и вечного противостояния традиций и веяний нового дня.
Если у фильма и есть заслуги помимо всеобъемлющей беззастенчивой доброты родом из детства, то это графика, позволившая животным ожить, заговорить и закружиться в безудержном ярмарочно-пиратском балагане.
Мораль Перкинса оказывается духоподъемной, феминистской и даже гуманистической: ты в состоянии сочинить для себя любую сказку, но для этого придется отказаться от привязанностей и заученных историй.
Джеймс Мэнгольд, выступавший в разных весовых категориях сконструировал идеальный фильм, где выверен каждый сантиметр корпуса и залито лучшее топливо.
Главная заслуга Феллоуза в словах и лицах, которыми он слагает исторические перемены. Очеловечивая эпоху, он не выносит приговоров, не ищет морали, кроме каждодневной доброты и чести, а лишь иронизирует над нравами и привычками
Это ультимативно доброе, бесхитростное кино с большим сердцем, которого так не хватает в эту сентябрьскую стужу.
