«Книга» — трепетное и немного сочувственное воплощение СДВГ.
Мнительный романтик Бонелло «Предчувствием» манифестирует, что даже футуристичный эмоциональный аскетизм не сдержит истошного, почти животного воя. Зверь проснулся и весенней полон жажды. Одиночество — вот чего и вправду стоит бояться.
Все нюансы — визуальные, мимические и прочая двусмысленность не имеют никакого значения, когда в сценаристах человек, написавший «Выжившего». Такого увлекает только озвученное животным рычанием валяние в грязи ближайшего родника.
Киру непременно «отпустит», ведь время лечит, но вот фильм так и останется в этом надкусанном молью музее винтажа.
Режиссер рассчитала и зафиксировала каждый спуск, вместо выводов подсовывая все тот же детский рисунок, с жертвой-кляксой. Самуэль — и есть эта закорючка, сжавшаяся на земле и напоминающая лишнюю запятую, которую поставили по ошибке. Вот и вся анатомия.
85-edition, конечно, не сравнится с прошлогодней частью (про 99-й год), где проходных сегментов не было вовсе, но прекрасно чувствует настроение эпохи и остается в традиции суггестивного кассетного микстейпа.
Ориентированная на осознанный (по-скандинавски) антикорпоративный месседж хоррор-комедия, остроумная настолько же, насколько таковыми бывают пресные анекдоты, затравленные в курилке опенспейса.
Totally Killer же — развлечение безопасное, как тематический аттракцион в парке, в котором от ретро одно неоновое название.
Из экранизации одноименного романа, способного растревожить разве что подростка, давившегося в детстве кукурузой, получился несуразный тыквоголовый кадавр, этакий плод любви гуманоида Алешеньки и химеры из одноименного фильма Винченцо Натали.
Представить себе, что это такой фестивальный хоррор-сеанс, куда приятнее, чем пытаться разглядеть в «Байках» связный замысел.
У артиста Салима большое сердце, и когда его герой трепетно пытается пощупать свободу, вытягивая руки из окна, объем набирает и эта, в общем, пунктирная история. Но таких поэтических жестов — ему не предписано, а в куртке фильма о «подсадных» со вшитым прослушивающим жучком Заиду тесновато.
Лирик-Ступницки застенчив, а эти простые истины для таланта Лоуренс оказываются как-то мелковаты, и, как бы ему ни хотелось обратного, — обиженным этот фильм точно никого не оставит. Значит, и на полноценный камбэк взрослой комедии не тянет.
Если Стоун, как она уверяет, и играет в шахматы лучше, чем в покер, то эта партия — с компьютером при неограниченном количестве подсказок.
«Переизобретение» — энциклопедические заметки на полях для всех, кого заворожил соответствующий эпизод, занявший едва ли не полчаса фильма Лурмана. Тем, кто знаком с биографией короля, — можно смело проматывать все, не считая редких баек Биндера.
При всей квестовой односложности «Убийца» — очевидно, самый исповедальный фильм режиссера, потому что его топливо — раздражение педантичного перфекциониста, когда кто-то наследил в доме и сбросил на пол парочку ваз (буквально и фигурально).
Ходите, дети, в Европу гулять, говорит Гарроне, ведь все страдальческие «Веселые старты» по тому, как не разложиться в мародерских бараках, он авантюристски представляет как новое приключение. Жюль Верн обзавидовался бы!
Хамагути исчерпал себя совсем недавно, когда буквально пересобрал все свои малоудачные ранние фильмы. А именная фестивальная лояльность настолько велика, что в официальный конкурс можно попасть по инерции даже с полуторачасовой съемкой течения русла реки.
Какое тут кульминационное I will always love you, если развод с Пресли подается как освободительный хеппи-энд? Элвис не хотел, чтобы жизнь была sophisticated, — избегает сложностей и Коппола.
Невеликая и непривычно жестокая комедия Вуди Аллена про то, что хруст французской булки в Париже звучит совсем не так, как на Манхэттене, но в вопросах удачи и иронии судьбы равны все.
Купер технично отводит каждому из актов бернстайновской биографии свой кинематографический эквивалент: то это мюзикл Стэнли Донена, то истошная хроника распада отношений под Джона Кассаветиса, то красочный Бродвей Боба Фосси. Только вот уверенно дирижировать сигаретой получается у гениев, а не у ремесленников.
Фридкин же фиксирует, что в эти дни он все еще был здесь, что не оставил кино даже в инвалидном кресле, что, даже иссякая физически, он не растерял силы духа. Финальный монолог Гринвальда — будто завещание самого Фридкина, проявление неуступчивого характера, сдержанное обещание, когда-то данное себе, не меняться.
Полански, в звании большого интеллектуала, приглашенного на званый вечер, просто издевается вместо разговоров о Моне и Мане травя анекдоты про поручика Ржевского.
«Агро Дрифт» мог бы быть фильмом Терренса Малика, если бы тот был тинейджером, фанатеющим по Dark Souls.
Скупость научного конспекта Лантимоса (на этот раз о женщине as is) не позволяет поверить ни в истошные стенания Беллы по боли несовершенства нашей цивилизации, ни в то, что быть счастливым гораздо проще, чем думали античные философы, просто для этого понимания придется выйти за порог своего столичного таунхауса.
Объясняя магию национального кино при помощи бутафорских 50-х, стоит быть скромнее на слова, ведь еще со времен немых итальянских пеплумов известно: молчание — золото.
