У артиста Салима большое сердце, и когда его герой трепетно пытается пощупать свободу, вытягивая руки из окна, объем набирает и эта, в общем, пунктирная история. Но таких поэтических жестов — ему не предписано, а в куртке фильма о «подсадных» со вшитым прослушивающим жучком Заиду тесновато.
Лирик-Ступницки застенчив, а эти простые истины для таланта Лоуренс оказываются как-то мелковаты, и, как бы ему ни хотелось обратного, — обиженным этот фильм точно никого не оставит. Значит, и на полноценный камбэк взрослой комедии не тянет.
Если Стоун, как она уверяет, и играет в шахматы лучше, чем в покер, то эта партия — с компьютером при неограниченном количестве подсказок.
«Переизобретение» — энциклопедические заметки на полях для всех, кого заворожил соответствующий эпизод, занявший едва ли не полчаса фильма Лурмана. Тем, кто знаком с биографией короля, — можно смело проматывать все, не считая редких баек Биндера.
При всей квестовой односложности «Убийца» — очевидно, самый исповедальный фильм режиссера, потому что его топливо — раздражение педантичного перфекциониста, когда кто-то наследил в доме и сбросил на пол парочку ваз (буквально и фигурально).
Ходите, дети, в Европу гулять, говорит Гарроне, ведь все страдальческие «Веселые старты» по тому, как не разложиться в мародерских бараках, он авантюристски представляет как новое приключение. Жюль Верн обзавидовался бы!
Хамагути исчерпал себя совсем недавно, когда буквально пересобрал все свои малоудачные ранние фильмы. А именная фестивальная лояльность настолько велика, что в официальный конкурс можно попасть по инерции даже с полуторачасовой съемкой течения русла реки.
Какое тут кульминационное I will always love you, если развод с Пресли подается как освободительный хеппи-энд? Элвис не хотел, чтобы жизнь была sophisticated, — избегает сложностей и Коппола.
Невеликая и непривычно жестокая комедия Вуди Аллена про то, что хруст французской булки в Париже звучит совсем не так, как на Манхэттене, но в вопросах удачи и иронии судьбы равны все.
Купер технично отводит каждому из актов бернстайновской биографии свой кинематографический эквивалент: то это мюзикл Стэнли Донена, то истошная хроника распада отношений под Джона Кассаветиса, то красочный Бродвей Боба Фосси. Только вот уверенно дирижировать сигаретой получается у гениев, а не у ремесленников.
Фридкин же фиксирует, что в эти дни он все еще был здесь, что не оставил кино даже в инвалидном кресле, что, даже иссякая физически, он не растерял силы духа. Финальный монолог Гринвальда — будто завещание самого Фридкина, проявление неуступчивого характера, сдержанное обещание, когда-то данное себе, не меняться.
Полански, в звании большого интеллектуала, приглашенного на званый вечер, просто издевается вместо разговоров о Моне и Мане травя анекдоты про поручика Ржевского.
«Агро Дрифт» мог бы быть фильмом Терренса Малика, если бы тот был тинейджером, фанатеющим по Dark Souls.
Скупость научного конспекта Лантимоса (на этот раз о женщине as is) не позволяет поверить ни в истошные стенания Беллы по боли несовершенства нашей цивилизации, ни в то, что быть счастливым гораздо проще, чем думали античные философы, просто для этого понимания придется выйти за порог своего столичного таунхауса.
Объясняя магию национального кино при помощи бутафорских 50-х, стоит быть скромнее на слова, ведь еще со времен немых итальянских пеплумов известно: молчание — золото.
Как выяснилось, замечательный артист Лэндри Джонс легко мог бы сыграть Эдит Пиаф, и ее образ — вызов уж точно посмелее заурядного для роли современного святого Дага, который все шагает к храму, но эту дорогу ему не осилить ни в одиночку, ни на хромой собаке.
Агрокультурное ревендж-порно с обертонами большого авантюрного романа. Может ли быть плохим фильм, где Мадс Миккельсен попеременно сеет картошку и перерезает вражеские глотки?
Манн, некогда обогнавший современный киноязык в экспериментах с цифрой, теперь слегка в догоняющих, но за этим кругом — хорошее время, а вместо сердца — пламенный мотор.
Диктатура вечна, потому что бессмертна. В каждом тиране сидит ребенок. Беззубо для готической сатиры, кажется, Ларраин, того не замечая, сам стал донором для своего идеологического врага.
Фильм, как и героиня, лучится своим остроумием, способностью познавать мир во всей его жалкости — сродни бракованному игрушечному дельфину с отваливающимися глазами, которого можно взять по баллам в супермаркете, но подкупает знакомой, пусть и гипертрофированной уязвимостью.
«Итальянское лето» — кино проходное, аутентичное условности времяпрепровождения в кемпинге средней убогости, но всегда приятно наблюдать, как политактивный подростковый максимализм капитулирует перед повседневными радостями.
Не фильм, а сплошное удовольствие и, помимо прочего, отличный гайд по тому, как провести каникулы.
La calda vita ценен одним из самых поэтичных образов ушедшего лета.
Университетский мастер твердил Далтону, что необходимо ломать правила искусства и отпускать прошлое, но кое-кто это занятие, очевидно, прогулял: для чего-то самодостаточного в фильме с избытком прямых вкраплений предыдущих частей.
Режиссеры идут самым легким путем — показывают мертвецов, фейковых двойников и несчастного кенгуру, истекающего кровью на дороге. Словом, какая-то унылая получилась вписка.
