На два неподъемных часа «Кэнди лэйн» уходит столько подсветки, что от этого светопредставления легко устать, так и не дождавшись идейного ревендж-сиквела «Доктора Дулиттла», в котором Эдди Мерфи наконец мутузит животный мир.
Это преимущественно добротный семейный Disney из нулевых, по которому сейчас только и приходится тосковать.
В мелочах «Рождеством» Амелла и Мистер и правда тяжело не проникнуться, ведь там, где просыпается ненависть к челке бывшей, теплится и любовь.
Настолько обескураживающе бесконфликтный рождественский хит Netflix, что смотреть его, в общем, просто незачем.
В 80-х с должным масштабом это был бы канонический рождественский фильм, но он вышел в наших 20-х на Disney+, потому никто даже не старается — за такое с табло непослушных авторов «Девятки» точно выпишут не скоро.
Наполеон — строки в хронике, имя и натянутая на ничто двууголка. На протяжении двух с половиной часов с Бонапарта, как с чаплиновского бродяжки, так и норовит слететь шляпа — тот ее неустанно ловит и придерживает, а когда она все-таки оказывается на земле, вместе с ней падает и ее хозяин.
Единственное, что и правда удается Disney, — отбить желание когда-либо смотреть их новые мультфильмы.
Миядзаки вновь снимает про инициацию ребенка (было бы это единственным самоповтором), заявляя при этом старческую амбицию объяснить устройство мира на примере пирамидки из камешков.
Закомплексованной неуверенности в Лео и вправду больше, чем здорового зрелого пофигизма: ящерицу ребята регулярно называют классной, но, чтобы быть таковым взаправду, не нужно об этом постоянно напоминать — к пятому классу можно было бы и запомнить.
«Под настилом» — несвежая безделица, предназначенная для стриминга, но это не отменяет джерсийского мелодично-беззаботного обаяния этого мультфильма, который будто бы доводили до ума исключительно ради того, чтобы фраза «выберись из своего панциря» хоть раз прозвучала уместно.
«Маленький Бэтмен» от и до сделан так, что взглядом невольно ищешь в углу экрана значок Nickelodeon, а это верный залог далекого детского ощущения праздника.
«Оставленные» состоят из маленьких объединяющих приключенческих секретов, которыми обычно принято мерить рождественские недели — ими не хочется делиться так же, как не хочется делиться и этим фильмом (больно личные и дорогие сердцу моменты).
«Манодром» все больше напоминает неосознанную пародию на десяток «культовых» фильмов про расправляющих плечи социопатичных антигероев.
Издали получается совсем безлико — так, что за усами и не разглядишь, что был за человек.
Кажущаяся полярность точек зрения в фильме (пресловутое верю/не верю) — фиктивна, и, когда его авторам все-таки приходится заговорить серьезно, бессилие человека перед метафизикой зла по инерции все равно сводится к механике гэга.
Каурисмяки точно 20 с лишним лет просидел во внутреннем изгнании то на кухне приятелей, то за стойкой бара, и происходящее в мире все это время отслеживал сугубо по радиосводкам.
Поражает, прежде всего то, с какой легкостью Петцольд на примере скучающей, рефлексирующей, мятущейся и просто дышащей полной грудью молодежи экранизирует стихотворение Гейне «Асра» длиной в шестнадцать строк. Ощущается этот фильм в длину — в те же 16 строк, этого отрезка хватает чтобы внутри Томаса случилась и смерть, и перерождение.
«Учительская», на самом деле, кино нулевой толерантности — терпения на такое не напасешься.
Устами Франсуа Кайе по несколько раз произносит цитату Рене Шара о том, что сострадания не заслуживают те существа, что не желают меняться. Начать режиссеру стоило бы, впрочем, со своего фильма, чтобы его манипулятивность не выглядела как избиение щенка хозяйским сапогом.
Это настолько обескураживающая эскапада гэгов, что Накашу и Толедано, очевидно, заказана дорога прямиком на площадку какого-нибудь стыдного тв-скетчкома.
«Король» — энтертейнмент, который в лучшие моменты напоминает разматывающий и размаривающий приятельский чилл.
Этот фильм бросает из крайности в крайность, и какой бы увлекательной ни была дисфункциональная ахинея такого оправдательного монолога, в деталях ему едва ли удастся поверить больше, чем в очную встречу с Прустом на Монмартре наших дней.
Для Хейнса нет ничего интереснее, чем метаморфозы человека, воображающего себя главным героем своего собственного фильма, и для того, чтобы передать эту манящую притягательность, ему достаточно крупного плана. Один герой наблюдает за другим и меняется, так же под влиянием оказываемся и мы.
«Марвел» и выглядит как по счастливой случайности экранизированный Голливудом фанфик из числа тех, что о дружбе с Дэнверс сочиняет Камала дрожащей рукой, не хватает только совместного селфи в финале.
Несмотря на увлечение режиссером Лоуренсом карнавальными плясками, к счастью, все это достаточно неглупо, увлекательно и не безвкусно, чтобы на каких-нибудь голливудских голодных играх уложить на лопатки многочисленные летние блокбастеры — пусть и очевидно, что вместо бюргерских золотых запонок у этого трибута самозваные пуговицы, вытесанные из плитки в ванной.
