Обычно оправдывающая халтуру полемика по «Гадкому» сводится к тейку о том, что «это эскапистское развлечение для малых», но дети все же достойны лучшего, а не полуторачасового филлера, кульминация которого — немотивированное отцовско-сыновье единение, снимающее тараканье проклятие, порчу, сглаз и прочие хвори.
Создатели «Головоломки» вновь пытаются объять необъятное, схематично поясняя, из чего складывается самопознание.
Поставившим последние две части дуэту Адиль & Билал — Бэй с «Алиэкспресса», за вычетом подсмотренных у маэстро фишек (в том числе с кружащими операторскими дронами из «Скорой»), остается насыщенный на цвета видеоряд для очередного клипа DJ Khaled — недаром тот появляется здесь в камео.
Героя не только бесстыдно отредактировали, сведя к набору мемов про понедельники, но и не без садистских ноток проводят по какофонии унижения и боли. Неужели в наше травоядное время даже Гарфилд стал неудобным персонажем, образ которого нужно смягчать?
Во всем этом видится сеанс притворства, где режиссер, словно та же Мина после посиделок в баре, как бы говорит зрителю: «Настоящая я бы ему не понравилась».
Все в «Клубе Зеро» поочередно оказываются то ведущими, то ведомыми, то обвинителями, то подсудимыми.
«Асфальтовые джунгли» — кошмар о несовершенстве мира, сотканный из лихорадочных образов и «взаправдашней» нью-йоркской фактуры.
В кропотливости, с которой воссоздана логика лэйт-найт-действа, есть и искреннее восхищение, и, конечно, нескрываемое презрение — опять же, скорее к природному хищничеству телевизионных воротил.
Режиссер Литч, десять лет назад оседлавший (вместе с Чадом Стахелски) новую волну переметнувшихся в режиссуру каскадеров — самый трендовый голливудский транзит в постановщики экшен-кино, — с легкой грустью два с лишним часа признается в любви бывшему делу жизни.
Мегаломанию Красински хорошо описывает один из IF-ов по имени Блю, громоздкий фиолетовый мохнатый шкаф, которого кличут «очаровательной катастрофой». Весь этот преимущественно рукотворный карнавал задуман лишь для того, чтобы рассказать о важности улыбки.
В диапазоне тех же имперских идей (от репрезентации до ленивого журения) годами существует «Планета», проецируя на приматов проблемы общественного строя белого человека. Но вместо социального комментария — тупик.
Всё здесь сводится к борьбе, что в кадре, что вне его. Озорство Гуаданьино конгениально посылу: что наша жизнь? Игра! А если играть без удовольствия, то зачем оно всё?
Этот хрупкий и уязвимый фильм держит дистанцию, «Память» нужно ощущать в самом бесстыдном сентиментальном смысле.
Может, в журналистской бесстрастности все эти годы и таилась авторская индивидуальность Гарленда.
Сейчас же Дени Вильнев со второй попытки таки оседлал червя Шаи-Хулуда.
По наградному сезону Сон вели прежде всего как одаренного драматурга — и в этом аспекте «Прошлые жизни» напоминают скорее отчетную дипломную работу.
Это честный и бескомпромиссный разговор о том, что в современном мире судят по обложке, которой давно является не внешность, а комбинация идеологических, расовых и политических тегов.
«Зона интересов» — это как «Дау», если бы тот был от и до драматургически придуман, до запятой прописан и впоследствии заучен артистами. Словом, никакого трансгрессивного экспириенса.
На первых же минутах фильма закадровый голос печально заключает, мол, все ответы остались в горах и другим они недоступны — если это прекрасно понимал и сам Байона, стоило ли начинать?
Может, из этой истории и получилось бы что-то путное, не будь это восторженной одой рекорду, по меньшей мере требующему изучения, — Книга рекордов Гиннесса заплыв Дайаны аннулировала за недостатком независимых соглядатаев и противоречивых сведений очевидцев.
Этот по-живому афористичный и комичный фильм все же разочаровывающе двухмерен (чем все слегка обедняет) — по мнению автора, София с Сильвеном по своей природе полярно несовместимы как черное и белое.
Это не новаторский подход, а шарлатанский, вопиющая обезличенность всего в «Красных комнатах» — не знак концептуального нежелания показывать больше, чем требуется, а скорее того, что режиссеру показывать вовсе и нечего.
Объявленный ромком-ренессансом после 200-миллионных сборов фильм напоминает скорее агонию спекшегося на сиднейском солнце жанра.
Картина больше напоминают включение из сценарной комнаты, где заперт один единственный автор в кризисе настолько глубоком, что впору из комнаты больше не выходить никогда.
«Повышение» — не более чем ремесленный пейзаж, предназначенный для декора гостиной, зато приятный глазу и написанный от руки.
