Авторы одиссеи Джо предлагают расслабиться, а всем стремлениям и амбициям предпочесть сочный кусок пиццы. Синтез гормона счастья. Жизнь хороша, даже когда тебя в метро толкнули.
Любые претензии в дурновкусии и драматургической безалаберности бессильны перед рвением Андерсона нестись вперёд не оглядываясь. Ничего кроме Йовович, танцующей с мечами и разрезающей монстров, он не видит. Зато счастлив.
Самоизоляция в «Локдауне» — сюжетная условность, а не предмет дискуссии. Фон, позволяющий обратить обязательное ограбление в прогулку по пустому элитному торговому центру (и собственному прошлому).
Фильм без развития, кульминации, антагониста, здравого смысла. Иллюстрация-предупреждение: талантливый (первоначально) режиссер Хофстрем («Зло», «1408») съеден голливудским конвейером, поберегись, потенциальный экспат.
Во «Фрагментах женщины» вызов заканчивается на тридцатиминутной сцене родов, дальше непокоренных вершин на этом ландшафте не остается. Фантомы лапочки-дочки и символизм, построенный на психологии принятия, — искать образ, олицетворяющий новое начало.
Мир «Коньков» самодостаточен, пусть и ограничен преимущественно несколькими дворцами, ярмарочной площадью и кабаками. Локшин не стесняется сентиментальной природы материала, с которым работает.
«Преступить черту» — из тех фильмов, что спустя несколько лет с большим азартом поглощает Голливуд и на свет появляется англоязычный ремейк.
«Вмешательство» вызывает неловкость, потому что подсматривать за чужой частной жизнью всегда непривычно. Сродни эффекту — невольно застать на чужой кухне внутрисемейную ругань.
Сама идея создать мэшап из Алисы и Питера, пусть и завлекательна для продюсеров — проект наделал много шума еще на этапе публикации синопсиса — но в руках человека неодаренного разваливается на несколько бессвязных сюжетных элементов.
«Грань времени» напоминает лучшие эпизоды «Сумеречной зоны» или карпентеровские фантазии семидесятых годов. Бенсон и Мурхед не страшатся оттолкнуть зрителя.
Для Винтерберга эксперимент имени Скордеруда — терапия в свободном падении, из которой если и возвращаются, то обновлёнными людьми, ставящими перед собой задачу жить в удовольствии вне зависимости от промилле в крови.
Увлекательно, как хороший непритязательный бульварный роман.
«Последняя капля» временами остроумна, иронична, искренна и чиста, как девичья слеза в бокале мартини. Но стоит Копполе привести Лауру к осознанному выбору главного мужчины в своей жизни и последовательно закрыть все драматургические арки, фильм существенно теряет в своей свободе.
«Папина дочка» работает благодаря искренности и честности Хазанавичуса, который превращает незамысловатый сюжет про кризис родительского авторитета в глобальную историю поколенческой преемственности.
Мир «Гипноза» столь хрупок, что по нему ступаешь осторожно, шаг за шагом, слепо доверяя происходящему. Редко когда приятно обманываться, но это тот случай.
а приметным сюжетным заделом у Мейерса, в общем-то, следует час перебежек из комнаты в комнату, в котором уже нет ни драйва, ни фантазии.
«Господин дьявол» — картина, возможно, не самая выдающаяся в фильмографии Авати, но оседающая после просмотра в сознании целой вереницей образов, пусть тридцать лет назад Пупи и был режиссером не первого эшелона в итальянском кино, сейчас взгляд и таких мастеров на вес золота.
За мельтешением образов и кадров легко было не заметить самого главного, «Древо жизни» — предельно последовательная и чёткая история детства, которое ощущается бесконечным летним днём.
Еще со времен «Гарри» Молля сравнивают с Хичкоком, порой сокрушаясь, что нового общепризнанного европейского мастера саспенса из него так и не вышло. Стоит отметить, что при заметном влиянии Молль тяготеет скорее к тому, чтобы использовать жанровые элементы для давления на своих героев.
В пересказе фильм кажется трагедией, но, что куда важнее, манипулятивность и мрачная фактура «Приведения» нивелируются юмористическими эскападами.
«Дредд» — образцовый предмет для культа на расстоянии, культа образа, но не присущих ему злоключений. Судья — хороший задел для небольшого сюжета в комикс-альманахе или еженедельного выпуска на тридцать страниц, но никак не герой двухчасового фильма.
Ри вполне искренне рифмует живопись и кино, а себя со зрителем.
Неспособность подобрать к сериалу какую-либо аналогию — его значительный недостаток, поскольку выдаёт скорее небрежность и нежелание МакНамары найти для своей версии истории Екатерины единую интонацию.
«История Beastie Boys», какой бы утомительной и назидательной она ни стала ко второму часу, — это как раз возможность испытать именно это ощущение присутствия вместе с сотней людей в театральном зале.
Закольцевав фильм кадрами с Эммой, открывающей и закрывающей глаза, де Уайлд усиливает связь между временем и пространством.
