История о неумении власти и народа договариваться превращается в историю о том, что на самом деле народу было бы неплохо поумерить пыл и научиться идти на уступки. Или вы хотите, как на Сенатской?
Бэй снимает в своём гипертрофированном стиле, который превращает самые проникновенные сцены в лёгкий фарс.
Вторая часть «Полицейского с Рублёвки» делает тот же важный шаг для отечественной мейнстримной комедии, что и оригинал. Она отрицает всякие праздничные сентенции и ценности.
Каждый кадр — попытка гипертрофировать технику лучших представителей жанра, чтобы сделать выразительнее, эмоциональнее и объёмнее не только историю, но и изображение: от субъективной камеры до сложной смены фокуса в пределах сцены.
«Холодное сердце 2» выглядит как необязательное послесловие, когда и сказать нечего, но выдумать нужно. Поэтому героям не остаётся ничего, кроме как безынициативно исполнять шаблонные функции, чтобы создавать иллюзию своей надобности.
Кино абсолютно интернациональное. Оно говорит об общей проблеме переноса амбиций на детей и принятии смерти, а все сверхъестественные элементы лишены чёткой культурной принадлежности.
Трогательный фильм об идоле поколения Z, одиночестве и смерти.
Для синтеза драмы и жанрового кино, коим «Аванпост» безуспешно прикидывается, здесь полно костылей с обеих сторон. Для первого — слишком архетипично, для второго — слишком медлительно и заунывно. И самое мучительное, что герои будто вне сюжета: просто бродят по локациям и только в конце становятся частью ландшафта истории.
В этот раз студия поставила новый рекорд — сняла самый невзрачный ремейк собственной классики.
Эммерих в какой-то степени тоже авантюрист, ведь он рискнул всем и снял проект мечты. Не зря он вводит в историю образ безумного режиссёра, который, находясь в эпицентре сражения, когда вокруг взрывы и трупы, продолжает искать лучшие кадры для фильма. Но, в отличие от этого персонажа, военная кинематография Эммериха, судя по всему, провалилась.
«Большая поэзия», может, была бы куда внятнее, не пытайся она в свою простецкую фабулу втиснуть эту самую поэтику, не вплетай она в серые сцены внезапные яркие образы.
Отказываясь от изобразительности визуальной, режиссёр попадает в коварную ловушку всякого, кто решил дожимать и цеплять содержанием — хотя мы, кажется, стали забывать, что «всё это, видите ль, слова, слова, слова».
Здесь актуализирован разговор о роли вестерна в российском кино и, что важнее, дана рецепция эпохи грайндхаусных кинотеатров, которая обошла Россию стороной. Нас обошла, но в общемировом кино осталась — и кто-то об этой традиции должен был напомнить.
Все ключевые моменты фильма собраны из предельно тривиальных кусков, кино как бы прячется в жанровый «домик» старомодного фильма, который может позволить себе быть незатейливым и даже глупым — лишь бы работал.
Весь сериал — балаган, разговоры, споры и разногласия. Мощнейший, пускай и не самый оригинальный, его месседж — критика неумения и нежелания слушать.
