Без надрыва, без жизни, но с её имитацией. Но самое грустное не в том, что, как скажут патетики, шедевр умер. Самое грустное, что, как себя ни обманывай, шедевра бы не было.
С темой войны Никлу работает впервые, но как отличник обращается к классике воинственного антимилитаризма, «Апокалипсису сегодня».
Внезапно, ближе к концу, становится понятно, что «Наркокурьер» про то, что у всех есть сердце.
«Русский бес» — отчасти фильм-откровение, симбиоз саморефлексии и того, что сердцу дорого и душе.
Фильм Рорвакер похож на старческие, весьма категоричные фильмы о сумерках человечества, где лобовая ирония сочетается с самоцитированием — последним, что может предложить режиссер, — и обретает форму фарса.
Только настоящий синефил — такой, как Кристоф Оноре, — может использовать драматургию другого фильма как обязательный контекст развития сложного, почти непосильного образа.
Кино Косматоса не «такая пост-пост» и уж тем более не «такая мета-мета», не сериал Stranger Things и не очередное воскрешение игры DOOM. С экрана изливается сдобренная восьмидесятническим цайтгайстом кинематографическая эссенция, pure cinema.
«Космическая одиссея» оказалась для Кубрика метаморфозой от человека к исследователю людей, стилистическим переломом в сторону кино тотального перфекционизма, где слово «режиссёр» — априори значит «демиург».
«Лидия» — необычное отражение революционных надежд и разочарований, довольно безумный портрет времени, снятый 18-летним постановщиком на 16-миллиметровую пленку.
