Тотальное отрицание капиталистических иерархий и вертикального склада жизни тут — единственная авторская эмоция, которую можно вычленить.
Кино нельзя вырвать из исторического контекста, и «Клипмейкеры» — это кино о человеке в России, его судьбе, горемычной по любому определению.
«Три тысячи лет желаний», увы, совершенно другая история. Не фильм, а странный документ смятения режиссера — как личностного, так и попросту стилистического, интонационно, при этом поданный как вероятная точка в творческой биографии.
Если, учитывая наши политические реалии, смотреть на «Аврору» как на финал витка карьеры режиссера, связанной с сериалами, — это финал красивый.
Любовь не проходит, а время не лечит, говорит посредством кино Ноэ, и с ним трудно, даже невозможно не согласиться. Поэтому именно «Вихрь» — определенно, самый страшный фильм в его биографии.
И вообще, все как-то слегка пластмассово — так, как оно и должно быть в глазах толстосумов из больших студий: согласно сотню раз отработанным жанровым механизмам и без авторской отсебятины.
К концу, когда зритель уже привык к специфике этого мира и к тому, что герои в нем пропадают и появляются без причины, а сон сменяется крайне условной явью без объяснений, фильм банально надоедает.
Трагизм в «Рассекая волны» по ходу сюжета нагнетается до комического предела и, если воспринимать за чистую монету происходящее, того самого русского слова «пошлость», которому Владимир Набоков не мог найти аналога в других языках.
«Мертвые души» Константинопольского — не иначе как констатация, которая вмещает не только излишки менталитета, но и политические события последних десяти лет.
Богомолов снял сериал не о маньяке, а о России. Как и в случае его спектаклей по Достоевскому, вещь сбивчивую, неровную, но вмещающую все его мизантропические оценки неприглядной отечественной действительности.
По мысли Лариса Шепитько не отошла от повести ни на шаг. Слившись с евангельской, мораль военного времени оказалась абсолютно универсальной.
Чтобы вместиться в продаваемый хронометраж, Ангелина Никонова втрое сократила сюжет книги, придав отношениям героев карикатурной прыткости.
Дмитрий Давыдов намеренно вгоняет себя в аскетичные рамки, использует минимум художественных средств, не впадая в назидательный пафос человека, познавшего сермяжную правду жизни.
Да, веселого тут немного. Но эта проблема не столько Молля, сколько в принципе жанра: европейский триллер не бывает бессмысленным и беспощадным и никогда таким не был (а жаль).
Фильм о разнице мужского и женского восприятия действительности. Не зря в названии проглядывает двойственный символ: кто такая Гам-хи, навещающая всех героинь? Она и впрямь убегает от мужа или, предаваясь фантазиям, бежит от своего одиночества?
Игра Козинского строится на сопоставлении: редкие вкрапления событий сегодняшнего, литературные цитаты; режиссер превращает действия, которые могут показаться бессмыслицей, в метафизическую серенаду вне понятия времени.
Непонятно, намерен ли Волобуев развивать историю одного из десятка героев как-то серьезно, но шутить у него получается чаще смешно, чем нет, и главное — остро.
Филипп Гаррель точнее, чем кто-либо из нынешних режиссеров, способен передать неуклюжесть, свойственную всем влюбленным, — как у двоих порой не совпадает ритм поцелуя, как любовники неуверенно касаются друг друга.
Надо понимать, что Марко Беллоккьо снял очень важное кино для Италии, но следует сделать сноску о его режиссерском методе. Наверное, отношение к его фильмам нельзя охарактеризовать опостылевшим словечком «нравятся» — они ошарашивают.
Если отбросить политику, эстетика английского детектива приятна глазу и сердцу и вбита в сознание, словно ржавый гвоздь в стену лофта.
Этот час пятнадцать мы проживаем в герметичном мирке с героем, проецирующим холодное спокойствие к изменчивым обстоятельствам и эгоцентричный интерес к миру вокруг. А вокруг тут свобода — намерений, поведения, действий — и, что бывает ей свойственно, завораживающая амбивалентность вещей.
«Малышка зомби» — не фильм, в котором нужно искать стройную авторскую позицию, а, наоборот, документ сомнения. Бонелло — не пророк, и он слишком белый, цисгендерный и мужчина для того, чтобы стать пророком
В «Эйфории», к слову, магии кино тоже достаточно. Сериал портретизирует поколение, для которого дикпики стали зеркалом души, голые фотографии — валютой любви, а вебкам-порно и написание фанфиков о сексе поп-идолов — дозволенным и весьма распространенным способом самореализации.
«Тридцать» для многих из нас персональное зеркало, фильм-симптом. Под стимуляторами в обоих странах пробивает на пафос, самый приятный завтрак — после рейва или пьяной ночи, а в клубах, за барной стойкой, кроются мгновения чистой магии.
По планке безумия франшиза степенно катится то ли в «Миссия: невыполнима», то ли в «Людей в чёрном». Пока что всё это — не без погрешностей — довольно весело, но нет никакой уверенности, что так и будет продолжаться дальше.
