В «Азартных играх» ноу-хау — при Франкенхаймере. Он не забыл, как заставить простые снежинки танцевать рождественский вальс, каким образом сгустить свет на лице актера, чтобы зритель сердцем почуял драму. Только под этим светом, направлявшимся прежде на Берта Ланкастера, Фрэнка Синатру и Жанну Моро, слишком отчетлива человеческая ничтожность звезд, которыми мы довольствуемся сегодня. Они беспомощно моргают в объектив.
Дорогостоящий римейк вряд ли будет богат на характеры и взаимоотношения, зато — это точно кино скоростей, переворачивающихся машин, мигающих таймеров и визга тормозов.
Из галльских избушек, населенных колдунами и титанами, курится дымок первозданной народной сказки: тяните взатяг, дымок этот — волшебный. Перед нами фильм, который войдет в антологию народного творчества, когда имена всех живших доныне людей окажутся забыты.
Мистера Мерфи, как не прошедшего фейс-контроль, стоило бы завернуть у входа на киностудию, отобрать реквизит (смокинг и бабочку) и, снабдив письменной жалобой, отвести за ухо домой.
«Танцуй со мной» — беспардонное голливудское заимствование, сильно разбавленное повествовательной водой. Кино, в общем-то, неплохое, но хочется больше огня. Больше стеклярусных штор, больше блесток и оборок. Сказал «а», говори и «б».
Очень длинный (2 часа 40 минут) фильм на очень узкую тему будет интересен не многим. Посмотреть его стоит зрителям, которым в кино нравится именно кино.
Выпускник киноведческого факультета ВГИКа Лебедев не принадлежит к числу тех, кто хочет сказать в кино что-то новое. Наоборот, он хочет хорошо играть по правилам. Кого-то это может разочаровать. Но чтобы наше кино снова наконец заработало, нужно не откровение, а знание правил игры.
Дело, конечно, в борьбе за права меньшинств: фильм открыл тематическую целину — ущемление прав транссексуалов. Но на этот раз правдоискатели круто сели в лужу.
Дробным построением Фарелли выпятили все его места ниже пояса: набор номеров из отборных глупостей и дремучих пошлостей — это не крепенькая «Мэри». Фарелли бравируют своей любовью к безвкусице даже в выборе актеров на вторые роли.
Мастер эпической мелодрамы, Варнье позволил себе недвусмысленное заявление о России: это страна без свободы и без удобств, подавляющая личность настолько, что даже холеная француженка уже готова принять здешние правила игры. Главные наши артисты — Меньшиков и Бодров — серыми лицами добавили красок в общую картину безысходности. Для картины — хорошо, для мелодрамы — не очень.
«Матрица» — синтез общих мест и универсальных понятий. Как все произведения такого рода — подобно Библии или книжкам Ричарда Баха, — она обречена на публичный успех.
«Дрожь земли» должна занять в киноэнциклопедиях такое же важное место, как «Земля дрожит» Лукино Висконти, чья сага о рыбаках открыла дорогу неореализму, а эпос Андервуда о червяках — всем «Подъемам с глубины» и «Вирусам» 90-х, в которых откровенные кошмары выступают под залихватский свист и веселое «Давай-давай!».
«Невидимка» — это верхувенский автопортрет. Позорная «Золотая малина», которую ему присудили за «Шоу-гелз», ничему не научила. В «Невидимке» он словно назло блюстителям вкуса показывает всех героинь по очереди с голой грудью, а герои либо дерутся, либо убивают, либо занимаются сексом — иного не дано.
Коктейль «Западня» удался на славу. Все ингредиенты смешаны удачно. Высокие технологии, легковесные авантюры, звездная улыбка Шона Коннери и вечная весна. Что еще надо зрителю для счастья.
Случай Бертолуччи доказывает: да, можно объять необъятное. В его кинороман вместились не только три четверти века истории Италии на конкретных человеческих примерах. В него вместились еще и три четверти века итальянского искусства во всей широте проявлений.
Система — вещь относительная; она станет такой, какой ты ее придумаешь. Жаль, что, в отличие от своего героя, в лагерных сценах Бениньи-режиссер сникает под паралитическим газом сюжетного схематизма.
Так, как Полански, уже никто не режиссирует. Управляет зрительским пульсом подручными средствами окружающей реальности, без компьютерных монстров и химер. Как хороший игрок, выдерживает паузу, прежде чем открыть новую карту. Вдруг сбрасывает козыря, чтобы усилить азарт, — и снова затаивается. Правда, разгадка многих разочарует. Но и это входит в правила хорошего ребуса.
Боб Фосс и впрямь совершил невозможное. Опираясь на брехтовскую практику «театра остранения», снял политический памфлет, который стал народным фильмом из праздничной телепрограммы. Мюзикл, в котором песни и танцы не выглядят аттракционом, а существуют так же естественно, как диалог. Жесткое кино о вечных проблемах, которое оставляет ощущение праздника.
Висконти говорил, что занялся «Рокко» из-за мечты снять фильм о боксерах. Его и снял. С подробными поединками, спортивной ревностью и непременной душевой. Боксерам он придумал личную жизнь, проработав ее до той степени психологической глубины, что критики аналогов в кино не нашли, а в литературе вспоминали только ранг Достоевского.
Единственное, что приятно, — видеть всех их в камере смертников. Хотелось бы, чтобы к ним присоединились режиссер, оператор и автор романа Стивен Кинг. Тогда можно было бы без зазрения совести дернуть второй рубильник, и мир стал бы гораздо лучше.
Немудрено, что кино Мааса — редкий экспортный кинотовар Голландии, а «Беспокойный свидетель» так и вовсе туристический рекламный (и превосходный!) продукт, снятый на английском языке с оскаровскими лауреатами в главных ролях.
Это — веселая книжка-раскраска с движущимися картинками, где к Лиз можно примерить пальто от Fendi в ансамбле с сапожками от Rykiel. Он ничему не научит, не ответит на насущные вопросы бытия. Он даже не расскажет связной истории. Он создан радовать глаз — как те лилии, что так занимали Иисуса.
«Под песком» — это кино, отказавшееся развлекать и обнадеживать, безвоздушное пространство, в котором нет ни выхода, ни возможности катарсиса. Тем свежее будет первый глоток уличного воздуха за дверью кинотеатра и действеннее вакцина преподнесенного урока о вреде привычек.
«Свидетель» — это сентиментальная мелодрама с нервной ритм-секцией криминально-шпионской интриги. Внимание на себя она обращает трогательным бесстыдством, с каким режиссер передал высокие абстракции через отъявленный китч: сигареты, выпивку и модную одежду.
«Комодо» — полная противоположность дорогим боевикам, скрывающим дряхлость кино под старушечьим гримом из спецэффектов и психологической достоверности, и прекрасен, как жизнь в 14 лет, когда все еще впереди.
