Фильм получился не о советской истории, а об антропологии власти. Он напоминает, что некоторые властные формы и ресурсы недоступны мастерам тайных интриг: их дела всегда кто-то видит — то ли народ, вообще-то любящий своих вождей, то ли Бог, в которого верует Мария Юдина; или же какой-нибудь будущий Шекспир.
