Это слишком длинное, слишком путаное, совершенно бессмысленное кино, которое настолько сочится самолюбованием, что зритель в нарциссическом бэдтрипе просто третий лишний. Автору никто не нужен, правой руки и стопки лежалых постеров ему вполне достаточно, чтобы довести себя до кондиции.
Довольно утомительное и назойливое повторение пройденного. Эксплуатация приёма. Немеш прилежно наследует Беле Тарру и ещё некоторым корифеям национального кинематографа — Ильдико Эньеди или Миклошу Янчо, но ни мистической глубины, ни теософских откровений старших коллег не достигает.
Фильм о памяти так спешно и насыщенно рассказан, будто Куарон страшился всего не упомнить — стремление по-своему трогательное и благородное, но вряд ли на пользу большому произведению, которым «Рома» так старается быть.
Фильм, создававшийся чрезвычайно трудно и рассказывающий о самом болезненном периоде в истории Франции, в котором Ален Делон, безусловно, сыграл лучшую свою роль.
Подзаголовок шестой миссии «Последствия» — говорящий. Том Круз предъявляет себя миру чуть ли не с того света, он никогда не оглядывался, как Орфей, и вот, пожалуйста. Восставший из пепла, уничтожающий взглядом пустых глаз, в них не отражается мир образца 2018-го, он ему неинтересен. Имеет право.
Самое странное и невыносимое в фильме — спекулятивные параллели с настоящим и сомнительные обобщения всечеловеческого толка.
20 лет спустя чуть ли не каждый второй эпизод «Секса в большом городе» — пощёчина постполиткорректности. Новое поколение мечтает о «безопасном» сексе, забывая, что он всего лишь следствие «опасных» связей.
«Фокстрот», абсурдистская притча с вкраплениями магического реализма, развивает начатую ещё в дебюте Маоза «Ливан» тему войны как парадоксального опыта, в котором материальность смерти настолько тотальна, а ценность жизни настолько призрачна, что сон от яви не отделить, реальное — слишком larger than life и требует приставки «сюр»
«Пылающий» — редкий пример молчаливого описательного кино, в котором каждый кадр — большая проза, у воздуха есть вкус, цвет и, главное, запах: сгорает жизнь в топке времени, призрачным и горьким дымом воспоминаний, не оправдавшихся иллюзий поднимаясь в небо
Спайку Ли не хватает дистанции, и хоть «Чёрного клановца» продюсировал вундеркинд Джордан Пил, автор хита «Прочь», иронии тут мало, а плакатной риторики через край.
Триер на полном серьёзе использует попурри из чужих великих образов как цирковые ходули, чтобы набившее уже оскомину жанровое хулиганство возвысилось до уровня апокалиптического религиозного откровения. Плохая мина при хорошей игре, оперный замах для опереточного удара. Здравствуй, грусть, прощай, молодость. Искренне жаль.
Вкус к трагедии у поляков развит не меньше, чем у немцев, финал «Холодной войны» потрясает, никаких полумер, недаром Павликовский опять снимает в ч/б
Так обычно белые люди снимают этнографические зарисовки о малых народностях, с той лишь разницей, что в роли туриста теперь как раз неевропеец. С детской непосредственностью и восторгом он заполняет кадр махами раздетыми и одетыми, суровыми кабальерос и прочей ширпотреб-экзотикой, а где-то вдалеке к земле клонится солнце.
«Тихое место» характеризует полное отсутствие юмора и откровенная надуманность главных сюжетных поворотов, делающая всю эту постапокалиптическую семейную сагу как минимум неубедительной в рамках задачи survival horror. Как максимум — и того хуже, агитационной листовкой.
Мы увидим к чему приводит торговля телом — к коррозии души. Так «Купи меня» внезапно обнаруживает какое-то подобие замысла, и становится ясно, что почти каждый сюжетный поворот здесь вдохновлен творчеством главного экспортного писателя земли русской — Ф. М. Достоевского.
Главное, что удалось Грёнингу — найти невероятно выразительный образ для простой и печальной истины: несовершенство этого мира является его основным достоинством — неумолимое время всё спишет и залечит, а если нет — всегда можно прервать его ход. И в этом надежда.
Безусловно, это очень смешное кино, моментально расхватанное на цитаты. Но позвольте, разве мало в истории кинематографа лент, снабдивших публику уморительным вокабуляром на все случаи жизни? Отнюдь. Секрет Лебовски в другом. Прежде чем стать смешным, необходимо стать грустным.
Иствуд занят реконструкцией событий, интерпретирует только выводы, а они предсказуемо завиральные — все для фронта, все для победы. Где пролегает линия этого фронта и кто с кем и за что борется? Явно не за западные ценности, тут так называемый гуманизм Иствуда очевидно нуждается в апдейте.
Одно из самых актуальных высказываний о современности, а именно — об иллюзорности выбора, правом на который так кичится наша эпоха.
Гиллеспи не испытывает ни малейшей симпатии к своим героям. И Тоня, и ее муж, и остальные — персонажи в целом грубой и не смешной карикатуры, упрощающей вечную борьбу сил света и тьмы, образованной, эмансипированной, демократической Америки мегаполисов с аграрным хаосом и энтропией «средней полосы» до пастиша невероятной пошлости.
В отличие от коллег, Ханеке слезам не верит. Прекрасная новость: гуманизм мёртв, и погубило его наивное самолюбование адептов. Приговор вынесен: виновны. Поплатятся все, просто некоторые ещё наивно полагают, что их минёт чаша сия.
Час, в который колокол прозвонил по целой империи, внезапно по капризу Райта превратился в пятиминутку добра, в карикатуру из «Симплициссимуса», в анекдот про то, как Уинстон Черчилль ходил в народ и до ветру.
Грустная правда заключается в том, что, как и большинство режиссёров-имажинистов, автор «Хеллбоя» и «Лабиринта фавна» превратился с годами в декоратора, которому антураж важнее смыслов.
Тема сакральности собственной самости, красной строкой проходящая через весь фильм, вопреки намерениям режиссёра, оказывается разменной монетой в идеологическом торге. Всё, что моё — моё, а всё, что твоё — предмет переговоров. Такой вот архаичный эгоизм, почему-то объявленный новой искренностью.
Памфлет, подтрунивающий над сугубо интеллектуальным подходом к жизни. Высмеивание дорогих сердцу каждого приличного человека имён — Фрейда, Ницше, Маркса, Лакана и Деррида, — оказывается у Поттер клише похуже колонок «прошу слова» в газете «Либерасьон» от живых классиков социалистической доктрины, типа Бернара Анри-Леви.
