Фильм обладает предсказуемо всеми недостатками, свойственными жанру поп-байопика, — модель не дается художнику, хоть и берут ее в разных позах.
Кончаловскому не жалко человека, всегда виновного в том, что он выбирает ползать и пресмыкаться — неважно, перед системой или обществом или другим таким же ничтожным человеком. Но Кончаловский обычно прощает человеку все, даже смертные грехи, а вот в «Дорогих товарищах!» его моральный релятивизм дал сбой, рука дрогнула и подписала смертный, а не о помиловании, приговор.
Борьбу света и тени, экзистенциального и трансцендентального, сиюминутного и вечного, Иакова с ангелом, Евы с дьяволом Кулумбегашвили показывает через неявное, небывшее, несостоявшееся.
Как всегда у Озона, мелодрама до поры до времени прикидывается хичкоковским триллером, а главный рассказчик вопиюще ненадежен. Ничего удивительного, ведь Алекс строит свое повествование, будто откровенничая с дневником — многое приукрашено, что-то и вовсе выдумано в порыве самолюбования.
Основной конфликт «Ундины» вроде бы привычен — между романтизмом и классицизмом, рацио и эмоцио, прагматикой и спиритуализмом, с той лишь разницей, что в трактовке Петцольда за личным в итоге скрывается почвенническое, за романтическим — националистическое.
«Чики» открывают глаза и видят, что Кабардино-Балкария или Краснодар обладают не меньшим мифологическим потенциалом, чем Северная Дакота или Миссури с Оклахомой. Что можно «снять» решительно Николаем Васильевичем шинель наброшенную и выйти наконец в глобальный мир — навстречу братьям Коэн и Андреа Арнольд.
Некому было, мистер Аллен, нас научить, спасибо, что хоть вы сподобились поднести зеркало к национальным скрепам: любовь к смерти допустима, особенно с безопасного расстояния, но любовь не должна быть холоднее смерти, даже если за окном ужасающий минус.
Время не ждет, а искусство не приемлет — самоповторов и половинчатых творческих решений.
Пёс в фильме разжалован до метафоры (у Фанте он был полноценным альтер эго), а экзистенциальная горечь, напротив, возведена в ранг неполиткорректного афронта.
Классический мотив (не)предумышленного вуайеризма, от «Окна во двор» Хичкока до «Мы все окажемся в раю» Ива Робера, у Оноре обыгран через абсурдистскую традицию имени Бертрана Блие, которому даже объявлена специальная благодарность в титрах. Вселенная Оноре — театрально-музыкальная — здесь, помимо привычных уже реверансов старому Голливуду (это чуть ли не ремейк «Ужасной правды» Лео Маккэри), полна цитат из национальной культуры.
На 50 оттенков фемповестки у Оноре один ответ: в 2019-м пришло время женщине вести себя, как мужчине, то есть как скотине. И главный совет тут — никогда не извиняйся. Полигамия, адюльтер, ложь, афронт, тотальный эгоизм и полный пофигизм.
Это честное, беспримесное кино, рассказанное своими словами. Долан в расцвете сил и обнажается с уверенностью профессионального стриптизера. Юмор ему лучше всего удается горький, а эротика — двусмысленная и обрывающаяся на полуслове.
Истерика уступила место иронии, эмпатии у зрителя Лоуч добивается не искусственно раздутым мизерабилизмом, не poverty-порнухой, а вот этим будничным обменом репликами: «Чё, как дела? Как сажа бела», — и ещё хорошенько сплюнув сквозь испорченные никотином зубы.
«Портрет девушки в огне» вроде бы намеренно стремится к предельному лаконизму, как бы полному скромного изящества: Сьямма старательно плетёт кружево высококультурных референсов — от живописи малоизвестного Кристиана Готлиба Кранценштайна до набившего оскомину Вивальди. Увы, лаконизм оборачивается эстетикой телеспектакля, идеи превалируют над формой, благие намерения ведут Сьямма в стилистический ад.
Отдельно утомляет идеология. Авторы пытаются интересничать и рядиться в одежды проклятых поэтов, делая ставку на обаяние зла. Но от перемены мест слагаемых сумма не меняется: если ХХI веку требуется не супергерой, а истерик, упивающийся детскими травмами в качестве оправдания собственного ничтожества — так и скажите, не подводите под эту хлипкую популистскую надстройку марксистский базис, приправленный MeToo.
Вдохновение Полански черпает не только в большой прозе, но и в камерной поэзии станковой живописи. Фильм полнится цитатами — от клаустрофобных портретов Энгра до переливающихся солнечным светом пленэров Мане, от братских могил Курбе до интимистской оды радости Кайботта, от кабацкого угара Тулуз-Лотрека до вечного одиночества Писарро.
Художественное предполагает язык, язык — видение, видение — личность. Но поскольку у Акопова всё — безличное, хотя и политическое, его видение — тоннельное, а язык — плакатных штампов.
Именно страсть, а истинная вера всегда нутряная, иррациональная, превращает мир вокруг в плотный сюр. Верующий человек — по определению и палач, и жертва химер в голове.
Это, конечно, иносказание о кризисе среднего возраста, но в большей степени саркастичный фантазийный этюд о генезисе творчества. Автопортрет режиссера в зрелости, с каждой новой работой не приближающегося ни на йоту к своему идеалу.
«Паразит» смотрится злым и остроумным зеркальным отражением прошлогодних «Магазинных воришек» Хирокадзу Корээды. У победителя Канн-2018 чужие люди притворяются семьёй, у Пон Чжун Хо родственники — посторонними. И там, и там — с целью наживы. Вот что делает с людьми капитализм.
Да, мы знаем, что все эти диалоги и декорации — более чем приблизительны. Слишком русые, спелые, как пшеничные колосья, косы Леа Сейду. Слишком велики кокарды и ордена приехавшего из Москвы начальства. Да и выступление группы Metallica в рамках фестиваля «Монстры рока», который в прямой трансляции моряки смотрят на борту «Курска», датируется 1991 годом. Но все это неважно.
У Карас правда вся интимная. Личного и сексуального характера. Больше не люблю, никогда не любил. Жизнь наполовину прожита, и совершенно зря.
Masterpiece или просто piece of ass — рассудит время. Но сегодня «Мектуб» — это дно, преступление против новой морали, прямой афронт, торжество вуайеризма и объективации, свидетельство деменции и импотенции. Так жить нельзя. Но только так и стоит, если по секрету.
В «Однажды… в Голливуде» есть тихая всамделишная грусть, что одолевает на выходе из кинотеатра тёплым одиноким вечером, когда не знаешь — сесть сразу за руль или ещё пройтись по бульвару, когда куришь медленно, надеясь, что никотин поможет удержать дурман киновидений, пусть не рассеется он ни за что.
Невероятно, но факт. Педро Альмодовар, от которого ждали очередного ностальгического калейдоскопа из автоцитат, снял проникновенное кино на века, нежное, смешное и в то же время полное твёрдой уверенности: это конец… фильма.
