Кинематографическая культура в современном обществе выросла настолько, что в мировой прокат могут выходить такие картины, как «Довод», — необъяснимые с первого подхода, но определенно завораживающие своей видимой сложностью.
Вся история человечества — де-факто натюрморт, статика, колебание вокруг одной и той же точки равновесия, амплитуда которого, конечно, может и меняться.
Вторичный и не нарочно двусмысленный триллер, который заставляет сопереживать маньяку-мстителю.
Нолан не стесняется заниматься всеми этими жанровыми стилизациями и экшен-фокусами точно так же, как архитекторы — жилищной коммуналкой, потому что знает — именно в этом, а не в высокопарных выводах о судьбах человечества и заключается главное кинематографическое удовольствие от созидания.
Режиссеру Спайку Ли повезло, и его «Пятеро одной крови» удачно попали в контекст народных волнений в США
Роджерс у койки Фогеля-старшего не подарит глянцевого утешения, а вкрадчиво, но неуклонно заведет в тишине, повисшей в сиюминутной нервной беседе (в «Прекрасном дне по соседству» вообще много аккуратной бытовой тишины — шума города, кафе; тиканья часов, ночного пения сверчков), разговор о смерти.
«Русалка» — чудо исполнения желания (жаль, не любого). «Звезда» — чудо взаимопонимания. В «Фее» это навряд ли чудо переселения душ, как об этом наивно-ошибочно думает Таня, эта картина скорее о чуде созидания.
В этой истории немало странностей — но, боюсь, объяснить их все может только тот, кто построил для нашего биологического вида такой замысловатый негуманный заповедник.
«Царь-птица» — ключевой, даже программный якутский фильм. В нем нет ничего буквального, ничего чрезмерного, ничего нарочитого. Лишь абсолютный минимализм, но не стерильный, а идентичный.
Это, если не приглядываться, классический фильм из архивных материалов (немногочисленных, но приятно аналоговых), а также интервью с разными знакомыми и друзьями покойного.
Гипотетически «Колл-центр» можно провести по разряду остросоциального высказывания, где коллективная комиссия по помилованию российского кино протаскивает всех, кого только можно. Действительно, у каждого героя определенно нащупывается под ребрами своя гематома-травма, которую им, возможно, нанесло априори тоталитарное постсоветское общество.
Хржановский и его соавтор умудрились снять и смонтировать из грандиозного объема материалов такое весьма лаконичное, аккуратное, даже герметичное кино, предельно точно показывающее, во что превращается всякое общество, подверженное коррозии несвободы, говорящее о сложнейших эмоциях, возникающих у пострадавших от насилия.
Этот подход к теме, априори находящейся за пределами любых моралистических шкал, оказывается и наиболее честным. Заодно позволяет отказаться от излишних, потому что самоочевидных, патетических оценок.
«1917» скорее всего станет классикой военного кино, нравится это луддитам или нет, так что смотреть его нужно уже сейчас.
Безбожный мир Соррентино решил показывать эклектично: у каждой серии свой ритм и даже жанровая стилизация, в основном, конечно, иронически-пародийного толка.
Сверхъестественная чуйка в вопросах того, как надо снимать многофигурные авантюрные комедии, чтобы всем было весело, и просто их смотреть, не изменяет Ричи и здесь.
То, что качественно отличает «Ирландца» от других криминальных картин Скорсезе, — продолжительная политическая линия, связанная с Джимми Хоффом, видным профсоюзным деятелем, который крутил непонятные дела с мафией.
Пока всевозможная рефлексия отселена на периферию авторского кино («Дылда», «Война Анны»), широкомасштабное полотно, словно продукт пропаганды инопланетян-колонизаторов из «Аванпоста», велит, ожидая мира, готовиться к войне. Антивоенный, пацифистский пафос сменился немотивированной, психопатической агрессией.
Самое обидное, что этот наспех начерканный кинокомикс и псевдодетективный наивняк, скрепленный для маневренности трехгрошовой мистикой, претендовал на то, чтобы изобрести новую интонацию для общения с утомленным массовым зрителем в России.
Шипенко вместе с Глуховским отрицает всякую возможность справедливости в современном мире — здесь плохо закончит каждый: и герой, и преступник.
Наблюдая за многообразием, легко обвинить картину в невнятности, хотя очевидно, что все прочтения рифмуются между собой, а значит, складываются во что-то большее (хотя разгадать этот фильм как газетный сканворд, конечно, не выйдет).
В финале, где снимаются все маски и выключаются софиты, становится ясно, что Содерберг говорит не совсем об экономике, а скорее о политическом подтексте, крушении американских идеалов и прочем упадничестве.
Гиллиган все так же суров, не делает за нас выводов, не читает героям нотаций, не накручивает библейского или иного символизма.
Для уже совсем пожилого Вуди Аллена в этой аккуратной картине важен не социальный комментарий на тему золотой молодежи, которая в жизни не работала и дня, и не ответка своей бывшей семье.
Джокер — олицетворение субкультуры инцелов, до этого попадавшей в кино крайне редко (тем более в мейнстримное). Инцелы — бедные, часто безработные, несчастные, одинокие люди, воздерживающиеся от секса.
