Этот фильм — посвящение мировому киноискусству. В киноантологии Хамдамова мотивы и цитаты от «Понизовой вольницы» и фильмов Ханжонкова до «Гражданина Кейна» с его сказочным домом-коллекцией, от немых лент с Полой Негри до картин Висконти, от Антониони и Бунюэля до «Аталанты» Жана Виго и «Орфея» Кокто.
Это не жизнеописание славного пути декаденствующего гения. Фильм группы режиссеров — лаборатория кино, в которой под лупой камеры рассматривают, как, из чего возникает уникальная кинопоэтика. Самый верный из способов погружения во «внутреннюю империю» автора, проклятого Голливудом.
Фильм напоминает спортсмена с большим замахом и… маленьким прыжком. Ведь и трагедия замечательного музыканта, ослепленного своей музыкой и поэтому не осознавшего драматических изменений мира вокруг — не получилась.
«Молчание» — крайне важный фильм Скорсезе. Без пафоса поднимающий вопросы вопросов. Которыми всуе не озадачиваешься. Которые во все времена задавали себе большие художники. О праве отстаивать веру с мечом в руке, о методах нетерпимости и насилия. О кровопролитии во благо. О возможности диалога со Всевышним.
«Ла-Ла Ленд» пришелся как нельзя кстати нашему нервному, раздрызганному катаклизмами, кризисами и войнами времени. Как удачно подобранный препарат. Нам необходим фильм — пилюля. Транквилизатор нового поколения, восполняющий недостаток эндорфинов, витамина радости и безмятежности. Чтобы мы могли спокойно смотреть в звездное небо, и видеть в нем вальсирующих влюбленных.
Агрессивное, грешащее вкусовыми переборами, но притягательное, живое кино. При этом интеллектуальный ребус. Как и в романе — минимум диалогов. Главное отличие кино от книги — визионерская изысканность, чувственность.
В «Одиссее» проза и поэзия сталкиваются буквально в каждом сюжетном повороте. Авторов притягивает не просто именитость великого сумасброда. Они рассказывают о пути личности. От головокружительного замаха юности, стремящейся победить, удивить, покорить природу, заселить людьми океан, — до мудрого осознания своей малости и своей причастности к вселенной.
В финале шестерка чудом выживших бойцов застынет на Волоколамском рубеже — превратится в монумент. Но еще задолго до финала будет ясно, что весь фильм и есть памятник. Мемориал славы.
Режиссер упивается не демонстрацией кошмарных сцен и ужасных ран. Прежде всего он восхищен чудом стоицизма одного в бранном поле — воина мира. В этом своевременность картины. И дело не в «Оскарах», которые, очевидно, светят вернувшемуся со щитом боевитому режиссеру и его актеру, перевоплотившемуся в скромного национального героя. А в той важной теме, которую Гибсон поднял. Когда безумным, не от мира сего, придурком объявляют нежелающего убивать.
Картина Тейлора еще одна трепанация института брака. Концентрация нехорошей действительности, где доминируют мужчины и страдают женщины.
Фильм не только про то, что мгновения выбора способны отменить или утвердить всю предыдущую (да и будущую) жизнь. Но и про то, что в критических обстоятельствах все решают не герои и не подвиги (как доказывает наша идеология), но люди, честно выполняющие свой долг, способные на взаимопомощь.
Лебедев словно спрашивает зрителя: «Ну не за правдой жизни ты же сюда пришел?» Он предлагает нам нечто вроде Oculus Rift — шлема виртуальной реальности, он «захватывает» вас и втягивает в пространство нереального, но крайне опасного мира.
Кино Уитли, снятое неуравновешенной камерой, как и рассказ Лэнга, — беспощадное, сбивчивое, скачущее во времени. Но все психопатологические перверсии, шокирующие сцены насилия задрапированы культурным флером, украшены кино- и музыкальными цитатами.
Это история о художнике. Хрупкости его организации, о зыбкости и прочности понятия «художественный замысел», для реализации которого необходимо совпасть множеству обстоятельств, порой драматических. И еще о том, что за культом, мифом и легендой стоит человеческая жизнь. Или, как в случае с Дином, — «краткая вспышка жизни».
Легендарная Рейкьявикская шахматная битва, названная журналистами «безмолвной Третьей мировой» и воспетая Высоцким, — показана не как соревнование умников, а как интеллектуальный рок-н-ролл. Как спасение от свихнувшегося мира и собственных параноидальных страхов.
Подобно своему Инопланетянину, Спилберг по-прежнему верит в отдельно взятого человека. Неоправданно? Наивно? А во что еще верить?
С каждым фильмом ему все труднее спасать шизофренически зацикленный на самоуничтожении мир. Пока еще из последних сил он контролирует судьбу человечества. Все еще страхует наши жизни. Из долга шпионской чести или по привычке. Такая у него миссия. Потому что он — понятно, Бонд. Джеймс Бонд.
Ближе к финалу визуально роскошного и безмерно жестокого действа пелена тайны развеивается и находит простое (до обидного) объяснение. Но и задолго до этого злодеи вместо ужаса начинают вызывать улыбку. Не уверена, что это та эмоция, на которую рассчитывали авторы. Впрочем, правильный готический роман именно так и строился.
Соррентино в пору кинематографической моды на суровый, документальный, минималистский киноязык — всего лишь остается верен себе. Гламур, показная открыточность для него — средство, как масло, наложенное на холст жирным мазком. Под густым элегическим глянцем — энергия драмы о недостижимом. Докопаться до смысла. Преодолеть гравитацию. Не умирать. Фильм Соррентино снят об этом: о невозможном.
«14+» никакое не фестивальное — бойкое зрительское кино. Диалоги, «сорванные с языка», точные реакции-отыгрыши, упругий ритм, много смешных моментов. Уместна витальность юных исполнителей, их непрофессионализм (подростков играют подростки, обнаруженные режиссером с помощью того же «ВКонтакте») режиссер превращает в растерянность от обрушившегося сокрушительного первого чувства.
Сценарий Уигрэма и Ричи колесит по наезженным дорогам. Но это по-настоящему развлекательное, элегантное кино, которое — редкий случай — придется по нраву женщинам. Критики уже сравнили комедию Ричи с ледяным газированным напитком в жару.
По сути, это история успеха, в центре которой социопат (ни семьи, ни привязанностей), прелюбопытный антигерой, усердно взбирающийся по карьерной лестнице. Беспощадный прагматик и фанат победы любой ценой.
Спилберг лишь приоткрыл врата ада Освенцима, «Сын Саула» прописан в этом аду, за запретным порогом. Спилберг, думая о миллионах зрителей, дал тьме оппозицию, явственную смысловую, нравственную, эмоциональную альтернативу — героя с обостренным чувством сочувствия и совести. Для Немеша попытка осветить тьму светом человечности обречена с самого начала, хотя и Саул делает невозможное усилие остаться человеком.
«Конец прекрасной эпохи» — Довлатов-лайт. Язвительные байки из жизни талантливого советского журналиста радуют зрителя старшего возраста. Публика смеется. Но, увы, анекдоты не срастаются, как в повести, в липкий, невыносимый абсурд, в тупиковый, как у Довлатова, жизненный сюжет. Героям не хватает объема.
Главная проблема фильма — полная и окончательная победа конструкции над внутренней логикой и законами драматургии. Взяв forte примерно на десятой минуте, авторы не микшируют эмоцию, глушат ею зрителя до финала.
