Романтизм и страстность, присущие «польской школе», остались в историческом прошлом. Спасибо «Холодной войне» за отблеск этой великой школы. Отблеск, но не более.
«Догмэн» — кино жесткое, кровавое, токсичное, напоминающее загон для бешеных псов. И в то же время оно несет в себе веру в благородство, живущее в простом человеке,- идея, близкая мифологии неореализма.
Взятый из жизни сюжет, вобравший в себя всю жестокость современного миропорядка и всю инстинктивную силу сопротивления того, что еще осталось от понятий человечности и бескорыстия. Магазинные воришки — а вовсе не честно разбогатевшие олигархи — оказались героями нашего времени.
Сверхкрупные планы и наезды камеры на героиню рождают чувство головокружительной клаустрофобии. Все это становится средством для демонстрации мономании. Но это также способ новой подачи исторического материала, которым становится закат Европы в лице Австро-Венгерской империи.
В фильме нет ни юмора, ни хулиганства, а фантазия скована хоть и не явными, но все равно жесткими параметрами массового голливудского продукта. Поэтому получился традиционный по форме, сентиментально окрашенный байопик про Нила Армстронга — сурового профессионала
Авторы и продюсеры этого проекта не прячутся за дымкой «ретро» и выводят на экран персонажей сегодняшнего дня. Юные герои «Кислоты», хоть и страшно далеки от народа, несомненно, пришли из жизни, из подлинной социальной среды, из эпохи санкционных и депрессивных десятых годов XXI века.
«Сердце мира» представляет собой талантливый шаг в сторону от того пути, по которому шла и развивалась российская новая волна 2000-2010-х годов.
История русского либерализма и русского конформизма подается в сжатом виде — наглядно, зримо, неопровержимо.
В фильме есть все, что положено в прогрессивном мейнстриме. И есть Гас Ван Сент, умеющий нетупо рассказать сюжет и слегка поморочить голову зрителю размышлениями о практиках духовного совершенствования. Что касается другого Ван Сента — того, кто формировал язык кино, перекликаясь с Тарковским, Сокуровым и Белой Тарром,- он явно отдыхает, дожидаясь нового вдохновляющего импульса от президента Трампа.
Мелкие интрижки и большие чувства, ревность и предательство, поиски идеала — все это одинаково важно, но еще важнее в мире Кешиша почти тактильное ощущение плоти, окутывающие экран запахи горячих, вспотевших, счастливых тел. Торжество гедонизма в мифическом Эльдорадо.
Фильм несколько раз меняет темпоритм, жанр и стиль — от душераздирающей мелодрамы до интеллектуальной комедии, от нежнейшей лирики до грубоватого черно-белого комикса. «Весь этот джаз» можно было бы назвать это многомерное кино, но оно носит другое имя: «Фокстрот» — позывной блокпоста и он же музыкальный каркас, на который нанизан фильм, похожий на танец.
Скромное минималистское «Турецкое седло» остается наиболее адекватным документом и одновременно снайперски точной художественной аллегорией нашего времени.
Разворачивается борьба не на жизнь, а на смерть между вегетарианцами и мясоедами, и зритель оказывается в пространстве психотриллера, явно вдохновленного «Отвращением» и «Ребенком Розмари» Романа Полански.
Перед нами еще одна вариация на тему «Леона» Люка Бессона, «Таксиста» Мартина Скорсезе и «Драйва» Николаса Виндинга Рефна, однако Линн Рэмси не дает оснований уличить ее во вторичности. Она еще больше, чем предшественники, фокусирует внимание на главном персонаже с помощью новейшей съемочной техники и гипнотического саундтрека
В этом фильме привлекают абсурдистский иконоборческий юмор, смешанный с сентиментальностью, великолепный декор и фактура, чрезвычайно живые и темпераментные актерские работы.
Сделав пару лет назад поверхностный ремейк «Дневника горничной» Луиса Бунюэля, теперь Жако в стерильной «Еве» профанировал еще одну кинематографическую легенду.
Снятый еще до вспыхнувших в Голливуде разоблачений сексуального насилия, этот фильм выводит на авансцену женщину-воительницу, призванную истребить зло если не мечом, то огнем и щитом.
«Хеппи-энд» не содержит как будто бы ничего нового для тех, кто знаком с творчеством Ханеке, но тем не менее удивляет и впечатляет. Это постскриптум к уже сказанному, неожиданно окрашенный юмором. Шутка гения, если хотите.
Конечно, это фильм-раритет, по сегодняшним меркам — предмет излишней роскоши. Черно-белое чудо, пронизанное волшебным светом и воскрешающее — как символ Серебряного века — эффект, который давало драгоценное серебро старой кинопленки.
Поразительно, с каким дьявольским искусством выстраивает свой мир мексиканский самородок Гильермо дель Торо. Он сумел продолжить в современных условиях традицию великих режиссеров прошлого, наполняя интеллектуальным подтекстом и авторской интонацией жанровое, по сути, фантастическое кино.
Будучи вписан в большую британскую традицию, Стивен Фрирз сохраняет присущий ему стиль — интеллектуала, никогда не выходящего за границы политкорректности, хотя и относящегося к ней не без иронии.
Никакой сентиментальности, зато много неподражаемого финского юмора и старого рок-н-ролла. Что это — сон, мечта или все же кусочек реальности? И то, и другое, и третье: демиург этой художественной вселенной верит в то, что они могут хотя бы частично совмещаться.
Смотреть это кино трудно, даже мучительно, потому что это не фильм в чистом смысле, а кошмарная греза о больной стране, которая в беспробудном кошмаре видит себя изнасилованной — и не хочет проснуться, поскольку явь еще страшнее.
У Хазанавичюса нет ни годаровского, ни даже гринуэевского масштаба, который позволял бы рисковать на грани фола, и фильм остается локальным опытом мини-биографии, одновременно иронической и сентиментальной.
Корея — и так не самая большая из стран — рассечена на две части и персонажи режиссера чувствуют себя так, словно загнаны в клетку. Сегодня в контексте последних ядерно-политических турбуленций ассоциация с клеткой особенно очевидна.
