Сказать, что эксцентрический отчет Гринуэя о восьми месяцах, проведенных советским гением в Мексике, не похож на официально-парадный портрет, который хотели бы получить от него некоторые до сих пор оставшиеся советскими инстанции, — значит ничего не сказать. Но теплоты и симпатии к своему герою у Гринуэя в десятки раз больше, чем в любой биографической обязаловке.