«Мегалополис» Фрэнсиса Форда Копполы стал, кажется, самым обсуждаемым и обескураживающим фильмом года. Проект всей жизни (так его определяет сам режиссер, который вынашивал идею фильма 40 лет), снятый на личные 125 миллионов и посвященный размышлениям о судьбе человечества, и Америки в частности. Фильм радикально расколол критику на два лагеря: одни считают автора «Мегалополиса» чуть ли не пророком, другие — пусть гением, но безнадежно запутавшимся в своих профетических идеях и погребенным под грузом творческих амбиций (подробнее о фильме мы писали здесь). Чтобы окончательно прояснить намерения Копполы, Станислав Зельвенский просто поговорил с ним.
Фрэнсис Форд Коппола
Режиссер
Станислав Зельвенский
Критик Кинопоиска
— «Мегалополис», очевидно, приглашение к дискуссии. Но насколько буквально? Верите ли вы, что произведение искусства может подтолкнуть людей к существенным переменам в их жизни?
— Я надеюсь, что да. В прошлом были примеры того, как искусство провоцировало большие перемены. Взять, например, вашу страну — великий Сергей Эйзенштейн снимал очень вдохновляющие фильмы. Он, кстати, повлиял и на мою карьеру. Я был студентом-театралом и хотел писать пьесы, но случайно попал на показ «Октября», он же «Десять дней, которые потрясли мир», и вышел под таким впечатлением, что бросил театр и сказал, что хочу снимать кино, как Эйзенштейн.
— И вы считаете, что художникам нужно дать реальную политическую власть?
— Такое тоже случалось — и со знаком плюс, и со знаком минус. Как известно, фашистское движение в Италии, а потом в Германии началось с художника — Габриэле Д’Аннунцио. Он раскопал концепцию фашизма, Муссолини подражал ему, а Гитлер — Муссолини. Это, конечно, пример печальный. С другой стороны, в Чехословакии, например, был лидер-художник, который провел хорошие реформы.
— Вацлав Гавел.
— Да. Художники могут быть более опасны как раз потому, что их работы могут завоевывать сердца.
Мой персонаж, Цезарь, если уж копать в глубину, основан на мифе о Прометее, который дал людям цивилизацию. Он украл для них огонь и пострадал за это, подобно Христу
В конечном счете цель искусства, на мой взгляд, — освещать людям жизнь. Проливать свет на реальность, чтобы люди видели, что происходит. Потом они уже могут сделать тот или иной выбор, но, пока ничего не видно, они и выбрать не могут.
— Но даже в вашем фильме людей куда больше заботят их разрушенные дома, чем утопический квартал, который появится на их месте.
— Да, это так, естественно, люди в первую очередь озабочены своей жизнью, своими базовыми потребностями, и главным вопросом всегда будет оставаться «Как мне накормить моих детей?». Но все вопросы можно решить, если поговорить об этом. Я верю, как вы знаете из фильма, что все люди — одна большая семья. Вы, Стэн, мой кузен. И я беспокоюсь о вас и ваших детях. Вы важны для меня. И все дети на Земле — часть моей семьи. Я считаю, что все мы гении. Наш род Homo sapiens — это гениальный род. Мы можем делать такие вещи, на которые не способно ни одно другое существо. И значит, наш долг — использовать этот огромный талант. Который у нас один на всех. Раз мы одна семья, мы должны работать вместе над проблемами человечества. Чтобы никто не терял свои квартиры и все могли прокормить своих детей.
— Какие-то недавние события, помимо 11 сентября, повлияли на ваше видение «Мегалополиса»?
— Да, немного, конечно. Но в целом я имел дело с вещами, которые намного масштабнее, чем политика последнего времени.
— В фильме звучит фраза: «Империя умирает, когда люди перестают в нее верить». Но вот возьмем Советский Союз. Отчего он рухнул — от недостатка веры или, скажем, от низких цен на нефть?
— Надо понимать, что еще до Советского Союза Российская империя существовала для того, чтобы быть противовесом Британской империи. Британия и Россия играли в шахматы последние пятьсот лет. И сейчас уже нет Британской империи, и скоро не будет Американской империи, так что нет нужды и в Российской империи. Мы должны из конкурирующих империй стать единой семьей, работающей на общее благо. Я понимаю, что это звучит очень идеалистически.
Я понимаю, что это звучит очень идеалистически. Но я старый человек, мне не так долго осталось жить.
И я хочу, чтобы дети… у вас есть дети, Стэн?
— Нет.
— В общем, я хочу, чтобы все дети жили в прекрасном мире. Это моя мечта, и я поэтому сделал фильм.
— Когда читаешь новости, кажется, что для утопии уже немного поздно.
— Я считаю, нам нужно временно абстрагироваться от новостей. И может быть, пока просто поговорить, обменяться идеями о том, как в будущем сделать ситуацию лучше. Вопрос стоит так: неужели общество, в котором мы живем, — единственно возможное? И ответ: разумеется, нет, мы можем лучше! Мы должны высказывать предложения, иметь возможность свободно говорить, задавать неудобные вопросы. Хорошая дискуссия — это и есть утопия.
— Да, герой Драйвера говорит это. В общем, вы остаетесь оптимистом.
— Я остаюсь оптимистом. Знаете, ребенком я хотел быть ученым. И если говорить о науке, возьмем русскую, советскую науку, она всегда была невероятной, даже если денег не хватало. Это же русские изобрели телевидение. Они занимались электронным телевидением, пока на Западе в основном думали про механическое. И я восхищаюсь тем, что русские ученые сделали в области термоядерной реакции. Нам нужно сообща работать с вами в этом направлении, чтобы обеспечивать энергией планету, не разрушив ее окончательно. Термоядерная реакция — это ответ. Вы знаете эту отличную историю про космонавтов и ручку?
— Не знаю, наверное.
— Американские астронавты потратили миллионы долларов на то, чтобы разработать ручку, которой можно писать в космосе. Это была шариковая ручка, работающая на азоте, — удивительное изобретение, его называли «космической ручкой».
Русские дали своим космонавтам карандаш. Вот он, русский гений!
А подумайте об искусстве, которое русские нам дали. Литература. Толстой, Достоевский и так далее, и так далее. А театр! МХАТ, Станиславский. Музыка! Бородин, Римский-Корсаков. Таланты России — это что-то невероятное.
— Насколько я понимаю, вы много репетировали, но при этом позволяли актерам импровизировать.
— Я заинтересован в актерах как в соавторах. Потому что, как вы знаете по истории МХАТа, театр, кино — коллективное искусство, это не то что я заперся и пишу картину или ваяю скульптуру. Здесь мы работаем сообща с коллегами. Как мы и должны работать сегодня, создавая новый мир. И мои актеры очень помогли мне найти стиль, формат этой истории, потому что я знал, что она будет необычной. И я знал, что люди ее не примут. Потому что это не похоже на фильм Marvel.
— Да, реакции пока, скажем так, резко противоположные. Вас это огорчает или вы верите, что со временем это изменится?
— Все хорошие вещи вызывают резко противоположные реакции. Это как когда даешь ребенку попробовать взрослую еду: сперва ему не нравится, но потом он вырастает и ее обожает. Так и с искусством. Все меняется. Сперва новый язык в искусстве вызывает отторжение, его не продать, никому это не надо. А потом оказывается, что это старое искусство никому не нужно, всем подавай новое. Мы видели это много-много раз. Знаете, музыку Стравинского в Париже освистывали.
— Еще вы потратили много собственных денег. Когда-то провал «От всего сердца», прекрасного фильма, сильно изменил ход вашей карьеры. Сейчас другая ситуация, конечно, но остается ли финансовый вопрос для вас травматичным?
— Мне кажется, что концепция денег скоро изменится. Деньги не всегда были с нами, людьми. Пять тысяч лет назад, например, распространен был социальный долг. Если ты женишься на девушке из какой-то семьи, то оттуда кто-то обязан жениться на девушке из твоей семьи. А деньги в ходу всего семь веков. Если ты оказался в Германии в конце Второй мировой, у тебя могли быть все деньги мира, но ты все равно не мог купить ломоть хлеба. Важнее денег друзья. Друг поможет тебе в любой ситуации, потому что ты поможешь ему. Люди как вид достигли таких высот, потому что мы объединялись. Ты больше узнаешь от живого друга, чем от мертвого врага.
— А вы чувствуете поддержку своих коллег?
— Реакции на «Мегалополис», как вы сами сказали, диаметрально противоположные. Есть люди, которые говорят, что это даже не худший фильм в истории, а второй или третий с конца! Но есть и такие, кто считает, что это величайший в истории. Как это понимать? Что нам есть о чем поговорить. Что делает фильм хорошим или плохим? Каковы обязанности фильма? Я, как уже говорил, считаю, что эта обязанность — делать жизнь понятнее. Неужели, Стэн, вы не хотели бы разобраться наконец, что же происходит в мире? Разве это глупая трата времени?
— Я бы очень хотел!
— Ну вот, и мы, люди, можем это сделать. Потому что мы великолепны, среди нас нет плохих. Есть люди, которые пострадали. Это как в греческой трагедии: если ты убьешь моих детей, я убью твоих. Давайте не убивать никаких детей.
— И в конечном счете вы рады, что сняли «Мегалополис» сегодня, а не 20 или 40 лет назад?
— Да, потому что все это происходит в мире сегодня. Мы тратим наш гений на какие-то глупости. Воюем друг с другом и играем в эту «Монополию»: чья империя больше? Меня интересует империя людей, семья людей.
— Что, на ваш взгляд, будет через 20–30 лет?
— Мы будем жить в раю.
— А в кино?
— Кино совершенно изменится. Кино наших детей будет таким, что мы сейчас даже представить его не можем. У меня есть кое-какие теории, но я не знаю.
Купите билеты на этот фильм на Кинопоиске
Вернем до 50% баллами Плюса за покупку билетов с Яндекс Пэй.
Акция по 31.12.25, условия https://clck.ru/3ELxB2
Иллюстратор: Александр Черепанов