Достоевский встречает Хичкока в радикальной фотоистории Кинопоиска с участием Ивана Янковского и Алёны Михайловой

Иван и Алёна долго топчутся в коридоре. Никак не получается нащупать выключатель, он расположен в неочевидном месте и на непривычной высоте. Алёна пытается поправить челку перед зеркалом, хотя не видно ни челки, ни головы и ни рук — только длинные тени. Слегка отклонившись, она случайно нажимает на выключатель плечом, и свет зажигается. Возникает секундная пауза между нажатием и включением. Иногда такое бывает в домах со старой проводкой.

— …этим кошки меня и пугают, — продолжает Алёна прерванный диалог. — Никогда не знаешь, тут они или нет. Можно месяцами жить с кошкой и даже не подозревать. Но стоит появиться бабке с вкусняшками, и откуда-то появляются орды котов. Сколько их там, штук двадцать?

— Не знаю, — отвечает Иван, спотыкаясь о чей-то кроссовок. — Ты их перед сном посчитай.

Они заходят в гостиную, не снимая верхней одежды. Оказавшись в новой квартире, Иван всегда смотрит из окна. Из него открывается вид на дореволюционный особняк светло-желтого цвета. Глядя на дом, Иван вдруг полушепотом произносит слово «прикольно». Это слово коробит его самого. Странное слово из уст мужчины на четвертом десятке лет. И все же оно всплыло. Почему? Сегодня был первый день репетиций, и Ивану пришлось произнести много высокопарных путанных реплик от имени Родиона Раскольникова. И теперь, видимо, захотелось сказать что-то непредставимое в устах петербургского разночинца, жившего два века назад.

Впрочем, репетиция была хоть и насыщенной, но короткой. Они долго шли с Алёной сквозь огромные павильоны, чтобы засесть в какой-то клетушке с листами А4 в руках. Около получаса подавали друг другу реплики в присутствии режиссера. Пока, хлопнув себя по колену, он не сообщил, что на сегодня достаточно.

Алёна выходит на кухню. Иван слышит звук холодильника и — в это же время — сигнал сообщения в телефоне. Это новостной пуш: Иван глядит на экран, но не вчитывается. Слегка удивило, что он вообще пришел: новостей Иван почти не читает. А если в «Телеграме» и есть новостные каналы, то точно замьюченные, с сотнями непрочитанных сообщений.

Иван щелкает зажигалкой, и в окнах напротив зажигается свет. Иван трясет зажигалкой, щелкает второй раз, но сигарету снова не зажигает.

В окнах напротив возникает движение. В гостиную неторопливо входят мужчина и женщина. На женщине короткая шуба, мужчина в черной рубашке и черном пальто. Иван их сразу узнал. Это он сам и Алёна Михайлова. Точно так же одетые, в точно такой обстановке. В отличие от Ивана, двойник сразу избавился от пальто. Алёна в окне выглядит немного усталой. Во всяком случае, она не идет ни на какую кухню, а сразу плюхается на диван. Двойник Ивана подходит к Алёне и наклоняется.

Настоящий Иван стоит у окна не в силах пошевелиться. Состояние у него, скорее, рассеянное. Он рассматривает детали квартиры напротив, совпадающие с интерьером места, где он сейчас: шторы, кактус в горшке, люстра, зеркало на стене, куклы. Иван внимательно изучает их в попытке найти небольшое отличие, будто это отличие, эта царапина на реальности укажет выход из наваждения.

От вида себя самого с бокалом вина Иван выходит из ступора, протирает глаза.

Видение не исчезает: всё те же Иван и Алёна в квартире напротив сидят за столом, изображая пару в момент легкой размолвки. Какая навязчивая, детализированная галлюцинация.

Окно в квартире Ивана захлопывается, и он подходит к нему. Нужно попытаться привлечь их внимание, остановить. Но его что-то удерживает — не какой-то мистический ужас перед двойником, а скорее, что-то вроде стыда, робости.

Снова загорелся экран телефона, который так и лежит на подоконнике. Новостной пуш.

Иван приближает экран к глазам, как делают старики, словно надеясь, что от близости в буквах откроется смысл. Какой-то светский канал прислал видео. Иван трясет телефон, как магический шар. Снова смотрит на буквы.

На таком расстоянии толком не разглядеть его глаза, но кажется, что глаза у двойника вытаращенные.

Еще один пуш:

Двойник проходит к столешнице, потом к серванту, открывает стеклянные дверцы одну за другой. Иван снова распахивает окно, чтобы докричаться до двойника, но кричит что-то нечленораздельное, похожее на варварские напевы: «Эй! Стой! Стой! Эй!»

Двойник не слышит. Иван замечает, что в комнате дома напротив выключен общий свет, и горит оранжевым светом торшер, которого раньше не было. Во всяком случае, здесь у Ивана никакого торшера нет. Экран снова вспыхивает, и телефон возмущенно вибрирует, едва не срываясь с подоконника.

«Собака»? — несмотря на растерянность, недоумевает Иван. — Ты-то куда? Это в центре Москвы происходит!

Двойник снова пропадает из зоны видимости. Не в силах сделать хоть что-нибудь, обдуваемый ветром из раскрытого настежь окна, Иван стоит с телефоном в руках, пытаясь следить за онлайном. Еще недавно мертвенно-бледное, его лицо стало пунцовым. Кожа будто кипит, глаза застилает красная пленка. И сквозь эту пленку всплывают слова. Новости сыплются с частотой пульса, в основном одинаковые: десятки сайтов перепечатывают друг у друга, слегка изменяя формулировки.

Иван замечает, что теперь шуба Алёны на нем. И это он, сгорбленный и усталый, смотрит прямо перед собой, на ползущие к буквы. Он бросает еще один взгляд на окно, почти умоляющий, как будто надеясь получить от двойника разъяснение. Но двойника в окне нет. Нет и окна. Только глухая стена, освещенная фонарем.

Иван ходит по комнате. Он будто забыл, как правильно двигаться, все жесты и позы кажутся неестественными и чужими. Лицо все еще раскаленное, как сковорода. Но мысли внутри этой кипящей поверхности хладнокровные. Впрочем, сколь хладнокровные, столь и простые: скорее уйти. А Алёна и все двойники пусть сами между собой разбираются.

Как есть, в шубе, он подходит к двери и прислушивается. Стоит тишина, но какая-то подозрительная. Чувство такое, что за каждой дверью кто-то стоит: очевидец, свидетель, источник, корреспондент. Они жадно припали к глазкам, надеясь на «эксклюзив» и «сенсацию». Но Иван больше не может оставаться в квартире, сводящей с ума. Схватив с этажерки чью-то бейсболку, он надвигает ее на глаза так, что почти ничего не видит. Он медленно открывает замок и шагает в темноту. В ту же секунду он ощущает, как с обеих сторон к нему синхронно бросаются и зажимают в тисках две крупные тени. Пошевелиться не получается. Тени отечески обнимают его, почти обволакивают. От двери напротив отделяется третья тень. Иван видит мужчину в сером халате и в бирюзовой аптечной маске. Худощавый, на длинных паучьих ногах. Подойдя вплотную к Ивану, он приспускает маску на подбородок. Вглядевшись в его черты, Иван оседает и издает тихий всхлип.

— Наконец встретились, — дружески улыбаясь, говорит Иван. — Пройдемте в машинку.

— А куда едем? — бормочет Иван.

— На фестиваль в Канны, — говорит голос справа. Иван в его сторону не глядит, опасаясь и там увидеть еще одного Ивана.

Иван в платье в цветочек и дамской панаме стоит возле арки и высыпает остатки кошачьей еды на асфальт. Он наблюдает, как дверь подъезда с трудом открывается. Из нее выходит Иван на тонких ногах. За ним выходят два других Ивана, которые держат Ивана под руки. Они идут к белой машине, припаркованной далеко. За молчаливой процессией наблюдает Иван из окна.

Дождавшись, пока они сядут в машину, Иван из окна подходит к дивану и долго копается, не находя пульт. Наконец обнаружив его под подушкой, он с облегченным вздохом усаживается и нажимает на кнопку. Возникает секундная пауза между нажатием и включением. На экране — Иван в худи и с бородой. Стоя вполоборота, он смотрит Ивану в глаза с легким недоумением.