В издательстве Ad Marginem вышла новая книга Оливии Лэнг «Сад против времени» (ее уже можно читать и слушать в Яндекс Книгах). Писательница, чье имя прочно ассоциируется с жанром «автофикшен», рассуждает о саде, который разводит сама, и о садах, которые сохранила ее культурная память. Это далеко не единственная из вышедших за последнее время книг, авторы которых ищут скрытый смысл в мире растений. Юрий Сапрыкин — о том, что бы это значило.
Юрий Сапрыкин
Руководитель спецпроектов медиа Кинопоиска
Британская писательница и эссеистка Оливия Лэнг — автор, способная извлечь несколько сот страниц текста практически из любой жизненной ситуации: в ее портфеле — книги об одиночестве в Нью-Йорке («Одинокий город»), о меланхоличной прогулке вдоль реки, где утопилась Вирджиния Вулф («К реке»), об опыте писателя, которого тянет к бутылке («Путешествие к источнику Эха»); на этот раз она решила развести садик. Это намерение дает повод поговорить обо всех садах, с которыми писательница имела в жизни дело, о разновидностях британских и французских садов, о художниках и мыслителях, искавших в садах свое спасение, о саде как образе Рая и саде как отражении экономического уклада; а также расчистить, вскопать, прополоть и пересадить все, что требуется на собственном (несколько запущенном в начале книги) участке.
Метод Лэнг давно известен и не дает сбоев: подробное описание собственных действий и переживаний, прореженное политико-культурологическими ассоциациями: я выдергиваю из земли борщевик и думаю, как это похоже на Брекзит, а вот что по этому поводу писал Мильтон в «Потерянном рае».
Как известно каждому садоводу, сельхозработы не заканчиваются никогда (не успел снять кабачки, а надо уже копать под зиму), и грядку соответствующих ассоциаций можно мотыжить бесконечно: сад вечен как мир; уход за участком рядом с домом, может быть, первая практика, выделившая человека из естественного порядка природы; за прошедшие тысячелетия накопилось много цитат и референсов, которыми можно подпереть свои литературные побеги (особенно на британской почве, где раздел Gardening в любом книжном не уступает размерами разделу Fiction). Все это занятно, по крайней мере, как игра ума, впрочем, еще интереснее посмотреть на книгу о саде как на некоторый симптом.
Книга (и новая для автора трудовая практика) пришлась на время, когда Брекзит, избрание Трампа, подъем правого популизма разрушили ее привычный мир. Кругом бушуют политические бури, хочется спрятаться от них под тем или иным кустом. Сад в этом контексте — многоуровневое убежище: это и способ отвлечься от думскроллинга, войдя в более размеренный ритм, и образ идеального общества, в котором свободно расцветают сто непохожих цветов, и напоминание о потерянном Рае (Лэнг проницательно замечает, что изгнание из райского сада происходит в течение человеческой жизни не единожды — не успеешь оглянуться, как делянка, за которой годами ухаживал, уже разорена и там хозяйничают неприятные люди).
Если вокруг происходит нечто такое, чего ты не можешь изменить, надо сконцентрироваться на том, что можешь — например, вовремя высадить амариллисы. Знакомо, не правда ли?
Впрочем, сад не отгорожен от окружающего мира двухметровым забором и не может быть свободен от общества. Лэнг показывает, насколько по-разному выглядят сады, которые разводили английские плантаторы-рабовладельцы и близкие ей по духу деятели искусств — художник-социалист Уильям Моррис или кинорежиссер Дерек Джармен: одни безжалостно перекраивают природу под некий идеальный образец, другие помогают расти всему, что и так произрастает, и находят красоту в естественности. Скажи, как выглядит твой сад, и я скажу, кто ты.
Вообще, сад для Лэнг — что-то вроде учебника, который людям стоило бы внимательно прочитать: это место, которое не стремится ни к прогрессу, ни к величию, мерно расцветающее и увядающее, в нем все строится на взаимосвязи и взаимной поддержке, и для каждого цветка найдется своя клумба — почему человечество не может распорядиться собою так же? Как и всякая утопия, образ гармоничного всеприемлющего сада тут же входит в противоречие с практикой: чего стоит борьба писательницы с опятами, которые паразитируют на ее любимых цветах, да и борщевику никто на этих страницах не рад; получается, в Эдем опять возьмут не всех.
Так вот, о симптоматике: если бы речь шла только о частных переживаниях британской писательницы, высаживающей рассаду, не из-за чего было бы огород городить. Но книга Лэнг ложится на хорошо возделанную грядку: только в издательстве Ad Marginem выходил за последние годы нон-фикшен о грибах, мхах и о том, как мыслят леса, была еще книжка Петера Воллебена «Тайная жизнь деревьев», было исследование Ольги Кушлиной «Страстоцвет» о том, как комнатные растения определили дух Серебряного века («именно орхидея породила декадента, а не декадент орхидею»), и это только из выходившего по-русски, а в мировом масштабе о деревьях и цветах (причем не в специализированно ботаническом, а в общекультурном плане) пишут нынче едва ли не чаще, чем о людях. Автору однажды попалась в руки книга некоей Анны Льюингтон о культурной истории берез; это даже неприятно резануло: почему книгу о таком родном до боли предмете придумала написать именно британская исследовательница? Так или иначе, растения незаметно выдвинулись на авансцену, что-то важное в них оказалось заплетено.
Если совсем коротко резюмировать содержание этого быстрорастущего литературного подвида, речь идет о том, что растения ничуть не хуже, а местами в чем-то лучше человека.
Они способны обмениваться информацией, испытывают что-то вроде боли и сочувствия, помогают друг дружке в трудную минуту, и смотреть на них только как на стройматериал или кормовую базу как минимум несправедливо.
Может быть, даже у них есть чему поучиться — на это намекает, например, трактат философа Майкла Мардера «Растительное мышление», вышедший в том же Ad Marginem. У растения, пишет Мардер, есть свой специфический способ мышления и существования, отличающийся от человеческого: оно не воспринимает окружающий мир как объект, который нужно покорить и переделать, а благодарно впитывает то, что дают почва и воздух. У него свои отношения с временем, оно живет в мерном ритме расцветания и увядания; те части, которые оно утрачивает в процессе жизни, станут новым растением или почвой, которая даст ему жизнь. Оно постоянно становится чем-то еще и не вписывается ни в какую конечность, даже в придуманные человеком ботанические классификации, и уж тем более ему чужды базовые для человека представления о разнице между внутренним и внешним, центром и периферией, целью и средствами. Оно существует в какой-то другой метафизической плоскости.
Как пишет португальский поэт Фернандо Пессоа, которого цитирует Мардер, это «метафизика незнания, для чего живешь / и незнания, что не знаешь». Конечно же, человек, отягощенный сознанием со всеми его заморочками, не способен впасть в настолько вегетативное состояние (сам этот термин не случайно отсылает к медицинской диагностике).
Но, глядя на то, что мы наворотили в окружающем мире, может быть, стоило бы хотя бы немного посмотреть на вещи глазами растения; забыть свое имя и стать травой.
Все это наводит на некоторые далеко уходящие мысли. Общим местом стали сожаления, что у нас — в широком смысле у человечества, без разделения на Запад и Восток — нет образа будущего. Большие идеологии умерли, религии утратили свою утопическую силу, всё, к чему мы пришли, — это проекты реконструкции некоего идеального (скорее всего, никогда не существовавшего) прошлого или надежды на будущее, прекрасное в том смысле, что в нем накажут всех плохих, а дальше все устроится само. Но есть подозрение, что устойчивые проекты будущего все же существуют, даже два, просто находятся они не в той плоскости, где мы привыкли подобные вещи искать (не там, где правые-левые, либералы-патриоты, прогрессисты-традиционалисты и т. д.). Оба имеют в виду, скажем так, кризис-менеджмент цивилизации, которая несется черт знает куда: если уж мы того и гляди врежемся в стену, нужно либо перелететь через нее на максимальной скорости, либо резко сдать назад.
В первом варианте развивающиеся по экспоненте технологии позволят нам перескочить барьеры роста и вынесут на какую-то следующую эволюционную ступень — в техногенный постчеловеческий мир, опутанный нейросетями. Во втором — человечество ударит по тормозам, научится довольствоваться малым и бережно относиться к каждой травинке и колоску (не говоря о собственно людях); в общем, станет в буквальном смысле ниже травы. Технооптимизм против экоанархизма, и понятно, что у первого варианта все козыри на руках, а у второго ни единого шанса, но давайте зафиксируем эту альтернативу. Раз уж так много всего пишется о мире деревьев и трав, пусть он останется хотя бы призрачной утопической возможностью: оказавшись на очередной развилке, свернуть на дорожку, которая ведет в сад или в лес.
Читайте и слушайте «Сад против времени» Оливии Лэнг в Яндекс Книгах.
Фото: Joe / McNally / Getty Images, Loop Images / Universal Images Group via Getty Images
